О случаях таких подробно
Чуть позже я упомяну.
Но веры, веры не хватало,
И чудотворство не пристало.
Ведь сказано безверным нам:
«По вере вашей вам воздам!
Мир этот, как известно, тесен.
Среди житейских разных вех
Была одна: когда-то Мессинг
Сказал, что ждёт его успех,
Кивнув ему седой копною.
Про гениев таких давно я
В газетах наших не читал,
Наш мир без них скучнее стал.
Вольф Мессинг написал небрежно,
Что мальчику судьбой дано
Всех превзойти кумиров прежних,
Но недоступно лишь одно:
В безверье достигать успеха,
Оно способно стать помехой.
«Способен сгрызть безверья зверь
И самых сильных, ты поверь.»
У Павла до сих пор хранится
Автограф Мессинга – в строках,
Написанных им на странице
Мальчишеского дневника.
А Павел ощущал как счастье,
Когда держа его запястье,
По залу взглядом тот витал
И мысли мальчика читал:
«Взять книгу и открыть страницу,
Десятую строку найти,
Прочесть абзац, где говорится
Про выбор нового пути».
Что там за путь, уж он не помнил,
Но смыслом те слова наполнил,
Он в ожиданье чуда жил
И новый путь он заслужил.
Потом, он мог усильем воли,
Иль то казалось лишь ему?
Желая перемен до боли,
Творить историю саму,
Следя за балаганом съезда,
Когда, уж, не страшась ареста,
Громил систему демократ.
Был этому он очень рад.
Все измененья происходят,
В конце концов, и потому,
Что обстоятельства природе
Противоречат и уму.
И в чистых душах вызывают
Протест, что шлюзы открывает
Для тех, кто томится без дел.
И началось, что он хотел.
Но он считал, что дальше станет
Всё лучезарно и светло,
Лишь потому, что разум занят
Коррекцией фальшивых слов.
Когда ж райкомовское войско,
Не афишируясь, неброско,
В банкиры, в брокеры пошло,
Его взяло, конечно, зло.
Права гражданские ценил он,
И, несомненно, осуждал
Всевластье должности и силы.
Оценку ельцинизму дал:
Звал сущность к рынку перехода
Свободой власти от народа.
Либерализма в нём на грош,
Но в виде ширмы он хорош,
Звал Перестройку перекраской,
И цен Гайдаровский обвал
Он ограбленьем в чёрной маске
Народных властью масс назвал.
Багдадским рынок звал базаром,
Режима нового со старым
Различий он не находил
И всем друзьям своим твердил,
Что снова наш народ предали,
Как и в семнадцатом, когда
Закрепощение назвали
Освобождением труда,
Заводы посулив рабочим,
Мир, землю и свободу прочим,
Так всё при Ельцине опять
Сулили в собственность отдать.
Он говорил: лицо режима —
Производительность труда.
Пока ж основы нерушимы,
Все формы – это ерунда.
И в сущности, несовместимы,
Хоть в том признаться не хотим мы,
Капиталист и бюрократ,
Умноженный в десятки крат.
Он говорил, что править должен
Не добрый царь, а хитрый класс,
Который словно чует кожей,
Что выгодно для всех для нас.
Ему не дороги идеи,
Он важным качеством владеет:
Спрос предложеньем утолять
И без насилья управлять.
Без класса этого нет наций.
Национальный интерес
Без пустозвонных деклараций,
Без лишних действий и словес
Свой от чужого капитала
Всегда, во что бы то ни стало,
Буржуй сумеет защитить
И этим нацию сплотить.
На будущее он сквозь призму
Смотрел теории своей
Народного капитализма,
Но разуверился и в ней,
Когда пошли в капиталисты
Все пламенные коммунисты.
И весь возглавили процесс
Секретари КПСС.
А верить им давно устал он.
Ведь вера – лишь условье лжи.
Две стороны одной медали…
Не в том ли парадокс лежит?
Уверенность – другое дело,
Бог пред уверенным и смелым
Теряет силу. Что пенять,
Нельзя нам божество понять.
Да, человек – червяк. До бога
Ему миль’оны лет расти.
Для вечности – не так уж много,
Бог за надежду нас простит.
В себе уверенными были
Вожди, они других судили,
Забыв и стыд, и божий страх,
Увидев, что Бог в их руках.
И потому всё попирали,
Народы за овец сочтя,