Осенью в Пюхтице было необыкновенно тихо. В это время года они были почти единственными паломниками. Тогда останавливались уже на горке, у мать Макарии, где жил и отец Рафаил. Его келия была как раз над седьмой келией, где они жили, и по ночам Надежда слышала мерный звук его поклонов. И от этих звуков ночной монашеской молитвы рождалось чувство спокойствия и уверенности: батюшка здесь, он молится, он вымолит! К тому времени в монастыре было уже много знакомых, и её, и сына знали по имени, радовались, когда приезжали. Особенно хорошо принимали мать Зиновия и мать Феодосия, которая помогала мать Макарии и тоже жила тогда на горке в крошечной келии возле лестницы на первом этаже. И зимой здесь было красиво: вечером, когда возвращались со службы, горели огоньки на ёлках, посаженных на улице под окнами. Снега было видимо-невидимо, как в сказке.

Вида на жительство не давали. Пришёл очередной отказ. Сил уже не было, но тут забрезжила надежда: суд. Одна женщина выиграла суд с департаментом гражданства и миграции, который работал точно, как нацистский карательный орган, и мучил огромное множество людей, попавших в тяжёлые обстоятельства, тех, кто, как и она, угодил между жерновами безжалостной государственной машины. И вот одной удалось прорваться! Для Надежды тоже составили иск, и она поехала за благословением в Пюхтицу.

Вечерню служил отец Димитрий, потом вышел благословлять народ. Н. подошла и изложила ему свою просьбу.

– Нет, нет, никаких судов, – замахал руками батюшка. – Иди к иконе «Всех скорбящих Радосте» и молись.

Она отошла как громом поражённая. В первый момент не было даже слёз. Душа, хорошо наученная страданиями понимать веяние иного мира, ясно чувствовала, что это единственный шанс вернуться к нормальной жизни – и его нельзя упускать. Как она пережила ту ночь, лучше не вспоминать, а наутро в храм пришёл отец Рафаил и вышел исповедовать.

Снова повторилась та же история: подходя к батюшке, она начала давиться слезами, так что первые несколько минут просто не могла говорить. Он выслушал молча, глядя куда-то вдаль поверх её головы. Подумал немного (Н. сказала, что подходила к отцу Дмитрию, и что он ей ответил), а потом произнёс:

– В таком деле на суд я благословляю.

Спаси его, Господи, за то, что он так сказал!

Суда не было. Они с сыном приехали в Таллинн; в назначенное время вошла судья в шапочке и мантии, пришёл представитель от ДГМ; им дали переводчика, и вот через переводчика судья объявила им, что департамент уже принял решение выдать временный вид на жительство и ей, и сыну и обязуется в течение двух недель предоставить документы. Семь лет хождения по мукам были позади!

Летом во время очередного приезда в Пюхтицу в конце литургии она увидела отца Рафаила, стоящего возле аналоя. Последний исповедник уже отошёл. Она быстро пересекла храм, подошла к батюшке, поздоровалась и сказала:

– Я хочу вас поблагодарить. Нам дали вид на жительство.

Он улыбнулся.

Вскоре стало слышно, что отец Рафаил уехал на Афон. В монастыре вместо него появился отец Самуил. Он крестил её первого крестника Серафима.

В то время она уже начала молиться о даровании духовника. Душа подсказывала, что из всех знакомых священников на эту роль подходит только отец Рафаил, но он был на Афоне. Она решила попроситься к отцу Дмитрию. Обстоятельства складывались так, что она смогла узнать и батюшку, и матушку поближе, работала несколько раз у них на огороде, заслужила благодарность. Совсем решила попроситься в духовные чада, и батюшка этого уже ждал. Но в последний момент почему-то не сделала.