Луи подошел к ней, тоже стал смотреть в окно.

– Чему ты улыбаешься? – спросил он.

– Я вспомнила, как вы меня рисовали, – тихо ответила она, – где эта картина?

– В Куломье, в моей комнате.

– Вы никому ее не показывали?

– Я же дал слово. Но мне никто не запретит смотреть, правда?

Мари вдруг застыдилась:

– Зачем это? Отдайте ее мне.

– Ну уж нет, – он лукаво улыбался.

– Луи, мне стыдно, тем более прошло время.

– Время – это миф, – спокойно возразил герцог и больше не сводил сияющих глаз с лица Мари.

– Нет, – упрямилась она, – мы меняемся, значит, оно реально. Вы представить себе не можете, сударь, как я устала… устала от вечной неопределенности.

Мари не могла бы объяснить, что заставило ее признаваться ему в своих личных переживаниях. До этой минуты она даже не думала, что с герцогом можно поговорить вот так откровенно: есть ли ему до этого дело? И вот, она неожиданно призналась ему в том, что угнетало ее уже не один год.

Луи продолжал пристально смотреть ей в лицо. Ее слова, казалось, не удивили его, и он понимающе заметил:

– Не знаю, есть ли определенность в действительности, но, дорогая, зачем же так? Твои дела обстоят куда хуже, чем я думал.

– Что же вы думали? – заинтересовалась она.

– Тебе это не нужно. Какой же определенности ты хочешь?

– Это сложно объяснить, – опуская голову, отстраненно сказала она.

– Послушай, разве я не в состоянии тебе ее дать?

Мари подняла на него глаза и улыбнулась:

– Ваша уверенность потрясающа.

Луи взял ее за руки.

– Я знаю, что тебе нужно, не удивляйся и не смейся.

– Вы уверены? – она все же смеялась.

– Абсолютно, – не сомневался Луи, – я готов поклясться, что знаю, чем угодить тебе, знаю, чего ты хочешь…

Она не выдержала откровенного взгляда, вновь ее ресницы опустились. Луи стоял так близко, что почти обнимал ее, и Мари, пребывая в нерешительности, невольно положила ему ладони на грудь, чтобы как-то защитить свое пространство. Еще мгновение, и Луи ринулся бы в атаку, но слова Мари удержали его на время.

– Не понимаю, чем вы завлекаете женщин… – шутливо и с каплей иронии проговорила она.

Луи уверенно ответил:

– Это меня завлекают. Понимание – к черту. Терпеть не могу это cogĭto, ergo sum.[11] Люсьен тоже вечно старается что-то понять.

– А вы? – она все еще держала оборону.

– К чему? – рассмеялся Луи. – Зачем что-то понимать, когда можно чувствовать? Прикосновение, одно лишь прикосновение (он ласково дотронулся до ее щеки тыльной стороной ладони и провел по шее до плеча) – и целая гамма ощущений. Чтобы все это понять, нужно время, а чувство является немедленно и проникает глубоко. Ты устала от своего разума, детка, где же твое сердце? Где чувства? Ты сама не знаешь, что хочешь их испытать, разве не так?

– Вот как вы морочите голову безмозглым девицам, – посмеялась Мари.

– Думаешь, я тебе морочу голову? – возбужденно отозвался он. – Ты же сияешь от удовольствия, или я не прав?

– Луи, разве можно позволять страстям руководить нашими действиями?

– Я не знаю, что можно. Я знаю другое: вчера мне было шестнадцать, сегодня двадцать три, а будет ли завтра, неизвестно. К чему же терять драгоценное время?

Мари не нашлась, что ответить, и только смотрела ему в глаза. Она потеряла ощущение окружающего мира, то есть сейчас до нее не долетали никакие звуки извне, ей было безразлично, что делается там, за окном или за пределами комнаты. Время исчезло. Только в комнате стало темнее, потому что солнце быстро уходило за горизонт.

Все ее внимание сосредоточилось на Луи, который ни на миг не ослаблял своего влияния. Он уже держал ее за талию и повторял, как заклинание, какие-то нежные, ласковые слова. И Мари с улыбкой слушала его приятный голос и таяла от его прикосновений. Жаркий и желанный поцелуй окончательно победил ее волю.