Тех парней, которых ты покалечил, давно выписали из больницы. Милиция ими не интересуется, так как пострадали они, а не ты.

Тебе выгодно сейчас отсидеться у нас. Ведь пострадавшие парни так всё не оставят. Они сейчас тебя всюду ищут. Так вот, давай мы с тобой договоримся, ты будешь у меня до тех пор, пока сделаешь все художественные работы по оформлению нашей больницы. Тут этим не занимались, возможно, лет двадцать. Как только ты всю работу выполнишь, то тебе выпишу настоящий больничный лист.

По которому тебе оплатят всё, что положено по больничному листу. Заплачу тебе за твою работу по нашему договору. Чтобы твоя мама не переживала, договорюсь с военкомом города, что ты на учении в горах.

Так что всё будет нормально. Ты сдашь больничный лист по месту своей работы. Дома скажешь, что был в горах на военной переподготовке. У тебя подошёл срок после армии. Осталось только тебе принять моё предложение и приступать к работе у нас.

– Ничего не получиться. Даже при моём желании. – ответил. – С вашим больничным листом, извините за откровенность, из вашей психушки, меня и одного дня не будет держать на военном заводе, где сейчас работаю. Что касается военкома в Беслане, то это мой дядя, он, точно, на такое никогда не пойдёт.

– Как, дядя? – удивлённо, спросил профессор. – Осетин! Цалоев Илья Петрович?! Какой-то бред ты несёшь.

– Никакой ни бред. – возразил против. – Вы сами только что сказали, что вполне нормальный человек. Сестра моего отца замужем за Цалоевым. Выходит, что он мой дядя. Так все получается? У вас ничего не выйдет.

– Все так! – со злобой, процедил профессор. – Но ты далеко не умный человек. Если бы ты мне этого сейчас ни сказал, то, возможно, по моей оплошности, мог завтра быть дома.

Но ты теперь будешь гнить здесь всю свою жизнь. После укола двойной дозы аминазинчика, как миленький будешь рисовать. Тут ни такие герой, как ты, были у нас и те поломались. Так что стоит тебе хорошо подумать о моём предложении по работе.

– "Пожуём, увидим" сказали дикари, когда на костре зажарили профессора. – глупо, с острил, перед профессором. – Вы за свои слова ещё отвечать будете перед законом, когда сам выйду из вашей психушки.

– Ты вначале выйди! – заорал, на меня, профессор. – Даю тебе на размышления одни сутки! После пинай на себя. Ты подумай, пока добрый. Санитары! Быстро! Посадить его в общую палату к больным! Посиди там!

Братья Жлобины схватили меня за шиворот, как щенка и потащили в вонючую общую палату к больным.

– "Вот, действительно, дурак!" – подумал, на себя. – "Мог подписать фиктивный договор с профессором и питаться с профессорского стола до своего освобождения. Теперь придётся хлебать эту баланду из ведра. Мамочку тоже сильно подвёл. Как она тут сможет утроить погром одна без меня? Надо что-то придумать."

Однако понимал и другое, что моё согласие с профессором не отменило бы погрома. Мамочка не пошла бы на сговор с профессором, а в её глазах стал бы предателем.

Мамочка теперь и меня уничтожит. Как же мне сейчас быть? Согласиться что ли с предложением профессора? Сказать профессору, что мол погорячился малость, извините, больше так с моей стороны не будет.

Может быть, профессор мне поверит? Только бы мне гадость не глотать из общего ведра, с вонючими больными. Как аминозином уколют, так все. Сидел на полу в общей палате. Смотрел, как больные изображают своих "героев" из психушки.

Сегодня обеденным столом в палате был другой толстяк, на которого мочился "гладиатор", с куриными перьями из подушки в волосах и обрывком какой-то тряпки, свисающей от плеч до пояса на его трусах.