Как очень скоро оказалось, эти танцы ей безоговорочно и сразу же понравились, да и Марат, как будто сразу же почувствовав… и интерес, и неподдельное внимание, не отходил от этой крошки. К окончанию, уже прощальному костру, она, казалось бы, почти летая, зажигала так отчаянно, что все мальчишки и девчонки в этом лагере смотрели только на неё, и ей от этого казалось только веселее лишь и радостней, раскрепощаясь в этом танце окончательно и растворясь в своём движении и музыке, она кружилась, словно маленькая радуга, не замечая ничего и никого уже…

Но, как известно, всё закончится когда-нибудь, костёр прощальный догорел, погасла радуга, утихла музыка до будущего лагеря, и уже утром, так уставших за два месяца, их повезли обратно в город, на Аптекарский; трудный и радостный сезон их жизни в лагере прошедшей ночью завершился окончательно.

А вслед за этим, совершенно неожиданно, она попала и на первые (однако же, как оказалось очень скоро и последние) в своей спортивной жизни сборы. Жарким августом она с девчонками едва ли не отмучила три бесконечные недели, как на каторге, неподалёку от цветущего и жаркого, в зеленых пальмах и роскошных виноградниках, причерноморского Сухуми. Потрясающий, почти на целый километр растянувшийся вдоль каменистого и узенького пляжика спортивный комплекс всесоюзного значения, повис, казалось бы, в немом оцепенении, в горячем мареве пустынного безветрия. Ясно запомнила она насквозь просоленный, пологий берег, и с утра почти зеркальную, седую гладь до горизонта: в этом зеркале плескалось утреннее, ласковое солнышко. Эти пустынные дорожки между пальмами и звон цикадочек в траве, почти бездонное, далёким омутом, усыпанное звёздами, ультрамариновое небо поздним вечером, асфальт дорожек, раскалённый добела уже: вся эта роскошь, оглушительно звенящая под южным солнцем тишина, казалась Светику невероятным миражом: вполне естественно, и даже близко ничего тому подобного до этих пор в её короткой жизни не было…

Всего же более её, буквально сразу же, сразило море – своим утренним спокойствием, когда прозрачные, с копеечку всего-то лишь, медузьи детки плыли стайкой прямо к берегу, как будто хором говоря ей: «Здравствуй, Светочка! С хорошим утром, с добрым утром тебя, Светочка!» Она брала их на ладошку с осторожностью и, пропустив немного воду между пальчиков, тут же показывала утреннему солнышку и отвечала: «Ну и вам привет, малявочки! С хорошим утром! С добрым утром!»

После этого, уже к обеду, когда группа вместе с тренером шла покупаться и, пожарившись на солнышке, передохнуть от тренировки (только первой лишь) уже бывала и волна. А ближе к вечеру, когда, измотанными за день окончательно, девчонки снова шли на берег, то купаться ей, поплавать в море запрещалось наотрез уже: волна бывала и такой, что даже взрослые входили в воду с очевидным опасением. Тогда, спокойная совсем ещё недавно ведь, лазурно-ясная волна бывала яростной и тёмно-серой, далеко уже не ласковой. А поутру всё начиналось будто заново: полнейший штиль и эти маленькие линзочки, в лазурном зеркале, задумчивыми стайками…

В огромном, начисто иссушенном магнезией и этой яростной жарой, спортивном комплексе, она как будто потерялась, прямо сразу же. Вокруг неё, казалось ей, сплошные звёздочки, по-настоящему талантливые девочки, они сто лет друг друга знали, были явно здесь не в первый раз (и не в последний, как ей думалось), она не знала никого, была тут новенькой и далеко не самой лучшей и талантливой. Ещё и шеф, остервеневший окончательно, разочарованный провальным выступлением своей, растаявшей надежды – старшей Светочки, здесь пребывал в каком-то нервном озлоблении, шипел на группу и орал, и доставалось ей ничуть не меньше, чем зашуганным до ужаса, уже измученным подругам, взрослым девочкам. «У нас ответственные старты приближаются, а вы всё хнычете, как дети малолетние! Перекупались может? Фруктами обкушались? Кому-то замуж захотелось неожиданно?»