– Девочка, что ты делаешь? Девочка, подумай! Какие финансы, тебе нужно в Суриковку! Ты зароешь в землю свой талант!

– Какой талант, Софья Павловна? – устало улыбалась Ванда. – Краски? Ерунда это все. Мне жить на что-то надо.

– Марсианка, черт возьми… – сокрушалась бабушка после ее ухода. – Она же цены своей не знает! Ну, не вышло с танцами, ну ничего – переживет, молодая еще. Но зачем же в бухгалтерию кидаться? Что она в ней понимает? Хоть бы мать ей посоветовала глупостей не делать!

Мы молчали. Мать могла подействовать на Ванду еще меньше, чем мы. Впрочем, Ирина Николаевна была единственной, кого устроило решение Ванды: «Хоть делом наконец-то займется».

В техникуме Ванда училась так же блестяще, как и в школе. Уму непостижимо, почему ей легко и просто давалось все, за что бы она ни бралась! За два года учебы она была первой в группе и по бухучету, и по экономике, и по финансам. При этом лекции наспех прочитывались утром в автобусе, а к зачету Ванда начинала готовиться за пять минут до его начала. Было очевидно, что все это ее ничуть не интересует. Закончив техникум с красным дипломом, она получила распределение в налоговую инспекцию. Мы с Катькой, уже работавшие там, немедленно подсуетились, и Ванда оказалась в нашем отделе.

Отношения Ванды с Тони Моралесом не закончились. Я узнала об этом случайно, ворвавшись однажды к подруге без звонка и наткнувшись на выходящего из ванной Тони с полотенцем на бедрах. Я поспешно ретировалась, а на другой день по-дурацки полезла к Ванде с расспросами:

– Как же так?! Ты же говорила – он с той спит!

– Конечно, спит.

– И ты… И ты?!

– Не кричи. – Я увидела знакомую горькую улыбку, которая старила Ванду на несколько лет. – Пойми, он же с ней танцует. Нельзя не спать с партнершей, иначе это не фламенко, а кастрат.

– Но как же…

– Вот так. И знаешь… Все-таки это мои дела.

Намек был понят – больше я к ней не совалась.

Уход со сцены и история с таблетками, конечно, не прошли даром. Ванда, и до этого не слишком разговорчивая, теперь замкнулась окончательно. Она не отказывалась принимать у себя нашу компанию, по вечерам в ее квартире плясали, пили вино, слушали музыку – дым стоял коромыслом. Иногда братья Мелкобесовы просили Ванду станцевать, но подруга всегда отказывалась. Часто она не произносила ни слова за целый вечер. Сидела с ногами на диване, вязала очередной свитер или шарф – и молчала. Молчание не было демонстративным – если к Ванде обращались, она отвечала, улыбалась на шутки, но взгляд ее был отсутствующим. Мы не приставали. Наверное, просто не знали, чем помочь.

Иногда подруга исчезала по вечерам, прихватив сумку с костюмом для танцев. Быть солисткой она больше не могла, но Стелла Суарес иногда выпускала Ванду в массовке. Нас с Катькой на эти редкие выступления подруга больше не приглашала. А мы не напрашивались, понимая, как тяжело для нее после сольной карьеры оказаться в машущей разноцветными юбками «стенке». Так прошло несколько лет. А потом появился Барс.

Прошлой осенью наш отдел получил направление на проверку фирмы «Джорджия». Фирма владела сетью бензоколонок и магазинов, оперировала миллионными оборотами и имела аса-бухгалтершу, разбирающуюся в налогообложении лучше, чем вся инспекция, вместе взятая. Генеральным директором «Джорджии» был Георгий Барсадзе по кличке Барс – известный всей Москве вор в законе.

Проверка была чисто формальной – отправляясь в «Джорджию», мы прекрасно знали, что ничего не найдем. Это понимала даже Шизофина, деловито напутствовавшая нас: «Девки, особо не ковыряйте. Пару тыщ нароете на валютных операциях – и слава богу. Ну его, бандита, к хренам собачьим».