Еще поднимаясь, Лида приметила на третьем этаже приотворенную дверь Поливановых-Серебряковых и теперь поняла, что подкормила Сергея Клавдия Васильевна. Именно такие большие бокалы, ярко-красные, в белых горошинах, издавна водились в ее хозяйстве, Лида сама сколько раз дарила соседке недорогие чайные сервизы ее любимой расцветки. Впустив Сергея домой (ключ он брать отказался в первый же вечер), Лида отнесла вниз бокал и блюдце. Глаза у Клавдии Васильевны были красные, все лицо опухло от слез. Но она только посмотрела на Лиду, покачала головой и ничего не сказала. Губы у нее тряслись, но ни звука из них не вырвалось. Лида тоже промолчала – привычно. Да, воистину о Сергее теперь можно было только молчать. Ну и плакать – если были слезы или силы.

У нее не было ни того, ни другого. Она теперь каждый день боялась – сама не зная чего. Исчез Сергей – тряслась как осиновый лист. Пришел – затряслась еще пуще. Весь мир вокруг превратился словно в зыбкое болото. Куда Сергей ходил – он ей ничего не сказал. Лида заикнулась было – показал в ответ авоську, наполненную пачками «Примы». Получалось, что бегал за куревом? Ну, пусть так…

Весь последующий день Сергей пролежал в боковушке, ничего не ел, зато дымил беспрерывно. Лида тоже была дома, готовилась к лекции, и к вечеру у нее до того разболелась голова от дыма и напряжения, что около полуночи пришлось выйти подышать. И так хорошо было на улице, что она не могла заставить себя вернуться домой. Бродила, бродила вокруг квартала, сворачивая в боковые улочки, где еще оставались старые, позапрошлого века, деревянные двухэтажные дома, обреченные на снос, где еще пахло особенно, забыто – дымом печным, старым деревом, слышался собачий лай. Черная кошка (а может, она просто казалась черной в темноте?) свалилась с огромной, какой-то уж совсем реликтовой березы и, резко выскакивая из пухлых сугробов, понеслась длинными прыжками к крыльцу. Юркнула в нарочно выпиленный для нее лаз внизу дверей, и где-то в доме ошалело, переполошенно, совершенно не по-ночному, заорал вдруг петух…

Морозы, которые щемили город последнюю неделю, отступили, пошел снег – даже не пошел, а повалил огромными, влажными праздничными хлопьями. Лида и не заметила, как миновал час. Двинулась наконец домой. Завернув во двор, подняла по привычке глаза к своим окнам и уловила промельк тотчас погасшего света в своей комнате. Шевельнулась тревога в душе – зачем Сергей заходил туда? А почему бы ему и не зайти, эта квартира принадлежит ему столько же, сколько и Лиде! А может быть, ей просто померещился свет? Промельк его был так краток…

Войдя в коридор, Лида почти уверилась, что да, почудилось. В квартире царила темнота, из-под двери боковушки не сочилась привычная сизая струйка – Сергей спал, надсадно храпя…

Лида успокоилась – первый раз, может быть, она уснула спокойно с тех пор, как вернулся Сергей. А утром он ушел – она еще спала, – ушел и не вернулся.

Лида ждала день и два. Потом решилась – позвонила в милицию и спросила, как заявить о пропавшем человеке.

– Кто пропал? – спросил ее усталый мужской голос.

Она объяснила.

Мужчина хохотнул:

– А вы что, очень хотите, чтобы он вернулся?

– Да, – сказала Лида, зная, что врет, и чувствуя, что мужчина об этом догадывается.

Он помолчал, потом спросил:

– Вещи все в доме целы?

Теперь помолчала Лида. Насчет всех вещей она точно не знала, но одно пропало точно: плеер, который лежал около ее компьютера. Лида любила, работая, слушать потихоньку «Радио 7 на семи холмах». Исчезновение плеера она заметила одновременно с исчезновением Сергея. И сразу поняла, что тот моментальный промельк света в окне ей все же не почудился. Сергей точно заходил в ее комнату – забрать плеер. И унес его с собой – туда, куда ушел сам.