– Почему бы вам как-нибудь не приехать ко мне на ранчо? – предложил он. – Вы могли бы выбрать деревья для работы.
– Я не использую живые деревья. Только упавшие. – Эбигейл пошла назад к нему. Она двигалась осторожно, чтобы не пораниться о торчащие сучки и наросты. – У вас на участке есть поваленные деревья?
– Я не обращаю внимания на такие вещи, когда катаюсь верхом. Но у меня больше двухсот акров. Там определенно что-нибудь есть. Вы можете в любое время приехать поискать материалы.
– Правда? Вы не станете возражать? – Ее лицо просияло так же, как в тот момент, когда он сообщил ей, что она получила заказ.
Ему нравилось видеть улыбку на ее лице, слышать радость в ее голосе. Он понял, что хочет познакомиться с ней поближе.
– В эти выходные мне не нужно на работу. Приезжайте в любое время.
Достав из кармана мобильный телефон, он посмотрел в копии договора ее номер и отправил с него сообщение со своими контактными данными.
– Я только что отправил вам свой адрес.
– Спасибо. Я нахожу вдохновение в общении с природой, поэтому с удовольствием прогуляюсь по лесу.
Его взгляд скользнул по десяткам рисунков, прикрепленных к стенам.
– Вы рисуете карандашом и красками, вырезаете скульптуры из дерева и других материалов, – заметил Вон. – Вам не кажется, что разбрасываетесь?
Не слишком ли резко это прозвучало? Не показалось ли ей, что он снова ее критикует? Но он всегда был прямолинейным. Ходить вокруг да около было не в его характере.
Эбигейл небрежно пожала плечами, словно совсем на него не обиделась.
– Вы оперируете все от желчных пузырей до травм головы. У меня такой же целостный подход к искусству.
– Здесь столько рисунков.
– Иногда я рисую по утрам, чтобы размяться. Это пробуждает вдохновение, рождает новые идеи.
– Часть ваших рисунков сделана угольным карандашом, – заметил он. – Почему вы иногда рисуете им, а не красками?
«Почему вы нарисовали меня?» – мысленно добавил он.
Ее промедление с ответом навело его на мысль о том, что она поняла, что он хочет узнать.
Эбигейл убрала за ухо темный локон.
– Я делаю эскизы угольным карандашом, когда меня что-то беспокоит. С помощью этих набросков я даю выход напряжению, гневу… горю.
Ее голос слегка сломался, и он понял, что разволновал ее. Это нужно было как-то исправить, поскольку он не хотел испортить отношения с Эбигейл, которые только начали устанавливаться. Он не помнил, когда в последний раз так долго с кем-то разговаривал за пределами госпиталя.
– Большинство хирургов, которых я знаю, отстраняются от своих пациентов и могут показаться черствыми.
– Вы не смогли бы справляться со своей работой, если бы пропускали все через себя, – сказала Эбигейл, прикоснувшись к его руке.
Этот жест был проявлением сочувствия, но, несмотря на то, что контакт продлился всего секунду, его бросило в жар. Когда она отстранилась, Вон сразу почувствовал нехватку ее тепла.
– Я тоже отстраняюсь, – признался он, но не стал ей рассказывать о своей борьбе с последствиями этого навыка. – Иногда из-за этого я бываю слишком резким. Вы стали этому свидетелем во время нашей первой встречи. – Он внимательно на нее посмотрел. – Когда вы рисовали меня, вы давали выход негативным эмоциям, которые у вас вызвали мои слова в конференц-зале?
Похоже, Эбигейл ожидала его вопроса. Взгляд ее стал настороженным, но на этот раз она не покраснела от смущения.
– Вы это заметили и ничего мне не сказали? – Прислонившись к верстаку, она грустно рассмеялась. – Думаю, вы хорошо умеете отстраняться. Если бы я увидела, что меня кто-то нарисовал, я бы сразу начала задавать сотни вопросов.