– Как в кино, – девочка, задрав голову, смотрела на темные громадины небоскребов, облицованных зеленым стеклом.

– Сейчас я тебя как раз познакомлю с одним из работников кино.

– Настоящего кино?

– Самого настоящего.

Он приоткрыл широкую металлическую дверь, удерживаемую тугой пружиной, и пригласил девочку внутрь. Гудящий грузовой лифт поднял их на четвертый этаж. Лязгнула отъехавшая решетка, и Дина увидела бетонный коридор и высунувшуюся из единственной двери фигуристую женщину в длинном обтягивающем свитере с большим приспущенным воротом. Курносая женщина обеими руками подбила вверх копну медно-рыжих волос и шагнула им навстречу, плохо скрывая радость. От бетонных стен отразился ее грубый голос:

– А я думаю, кто это, на ночь глядя, ко мне пожаловал? Привет, Давыд.

– Здравствуй, Маруся.

Хозяйка скосила взгляд на юную пигалицу.

– Давыд, тебе вернули незаконнорожденную дочь?

– Это… это Дина, моя знакомая. Можешь нас приютить на пару дней?

– Вдвоем?

– Ну… – виновато развел руки Михаил.

– Заползай, какие вопросы. – Маруся гостеприимно распахнула дверь в огромную комнату, занимающую чуть ли не весь этаж производственного здания. В ответ на недоверчивый взгляд Дины она пояснила: – Это моя мастерская. Здесь я творю и живу.

– Ну и где тут кино?

– Маруся художница по костюмам, она работает костюмером на киностудии «Мосфильм», – добавил Михаил и спросил хозяйку: – Не боишься, что в одно не очень прекрасное утро тебя неожиданно снесут?

– У меня договоренность с начальником стройки. Он предупредит.

Просторное помещение разгораживалось подвешенными к потолку картинами в дощатых рамах. Причудливые линии подвесных «стен» делили пространство на несколько странных комнат. На картинах на фоне однотипного среднерусского пейзажа были изображены фигуры в самых разных нарядах всех эпох и народов. Если костюмы прописывались точно до мельчайших деталей, то окружающая природа и лица людей очерчивалась грубыми мазками, причем одежда никак не сочеталась со временем года. Все женские фигуры были очень похожи на хозяйку: крутые бедра, утянутая талия и пышная грудь. Череду картин в помещении дополняла разрозненная мебель, носящая признаки списанного реквизита, и несколько длинных стоячих вешалок, увитых десятками пестрых костюмов. Чувствовалось, что одежду художница рисовала с натуры, а остальное дописывало ее однобокое воображение.

– У нас на студии трубу прорвало, костюмерная больше всех пострадала. Я и раньше костюмы сюда таскала, а теперь мне официально разрешили. Отпариваю, восстанавливаю, придумываю новые элементы, – объяснила Маруся.

Но Давыдов почти не слушал ее. Он скинул куртку, вынужденно чмокнул художницу в подставленную щеку и поспешил опуститься в угол потертого дивана. Он быстро раскрыл ноутбук, словно пытался загородиться экраном от нависшей над ним тяжелой женской груди.

– А поговорить, – укорила гостя хозяйка, мягко потрепав его за ухом.

– Да-да, потом. С Диной пока…

– Вот такие нынче мужики – черствые. Привыкай, детка, – вздохнула Маруся.

– Я не детка, – огрызнулась Дина и вынула из кармана найденный в квартире Давыдова бюстгальтер. – Ваш размерчик? Я сначала подумала, что это две шапочки. Не теряйте. Давыдов терпеть не может таких пошлых приемчиков.

– Ух, ты какая! – Рыжую художницу трудно было чем-то смутить. Она смяла в пухлой ладошке протянутое белье и спросила Давыдова: – Это твоя родственница? Ее покормить? Кожа да кости.

– Я ужинала с тетей Михаила. И никакая я не родственница, я его подруга.

– Подруга?

– И спать я не хочу.

– А я только что хотела предложить…

– Знаю. – Дина исподлобья осмотрела помещение. – И где я буду спать?