рассказывал, что когда он привез царю Федору Ивановичу и Борису Годунову19 различные подарки, и в том числе органы, клавикорды (а с ними и музыкантов), то царица Ирина Фёдоровна47, “рассматривая эти дары особенно была поражена наружностью органов и клавикордов, которые были раззолочены и украшены финифтью и восхищалась гармониею звуков этих мусикийных орудий, никогда ею невиданных и неслыханных”. [9] Народ толпился около дворца, чтобы их послушать. Дурак, шут был источником постоянного спектакля, вседневной утехи для всех комнатных дворцовых людей. Писание обозначало эту сторону домашних увеселений “именем глумления, кощунания, шпильманской мудрости, а самых дураков и шутов обозначало шпильманами, глумотворцами, смехотворцами, сквернословцами”. [9] Шут возбуждал веселость “пошлыми или острыми, слишком умными или слишком глупыми, но всегда необычайными словами и такими, же поступками”. [9] Считался вполне уместным самый грязный цинизм, заслуживающий общее одобрение. Таковыми и были вкусы общества, которые с одной стороны представляли благочестивую степенность и чинность, а с другой отличались неудержимыми побуждениями животного чувства. Циничное и скандальное нравилось, потому, “… что духовное чувство совсем не было воспитано, а было только связано как ребенок пеленками, разными, чисто внешними, механическими правилами и запрещениями, которые скорее всего служили лишь прямыми указателями на сладость греха…” [9] Дурак, как и юродивый становились суровыми и неумолимыми обличителями лжи, коварства, лицемерия и всяких других личных и общественных пороков. “Это была сатира, комедия, та сторона литературы, которая в развивающемся обществе составляет прирожденную силу и за неимением письменности, печатного слова, обнаруживает свои стремления устным словом, сценическим и циническим представлением, а в обычном смысле дурачеством, ибо, как мы заметили, все смешное и комическое было делом одних только дураков”. [9] Дураки-шуты бывали не глупыми людьми. Ключевский приводит пример с шутом Гаврилой, который в 1537 г., сумел спасти себя от московской государевой опалы, изменив своему личному государю, удельному старицкому князю Андрею Ивановичу и бежал от него в Москву. А в это время несчастный князь должен был попасть в московские сети и закончить свой век «в нуже страдальческою смертию». [9] Шут спасал свою жизнь и верно понял, что дело его князя было проиграно безвозвратно. Шуты и на Западе веселили своих хозяев. И там, и у нас они были не так уж и глупы, что подтверждают исторические свидетельства.