«Никогда этого не было раньше: скучно одному». В русском языке слово «скучно» имеет много оттенков, один из них – тоска.
А 15 сентября записано: «“Канал” закупорил всю мою работу…
Не взяться ли за Кабарду, не отложить ли канал?»[120]. Через год замечает: «Напишу и хорошо, а когда придут и скажут: “Напишите!” – что-то полоснет по душе, и рад бы уважить, а не могу.
– Постараюсь, отвечаю смущенно, – напишу.
И он рад и, прощаясь, говорит:
– Теперь я передам, вы обещали, мы ждем, непременно же напишите.
И опять я не могу. Во всякой механизации есть повелительно-принудительный момент, и он-то является губителем кустарного искусства (так и гибнет “малое” дело при наступлении “большого”)»[121].
19 апреля 1944 г. «Во время обеда, около 1 ч. дня передали вызов в Кремль к Калинину. Собрались как на пожар, прибыли ровно в 2.20 и пробыли у Калинина 40 минут» (с. 349). В комментариях к этой записи говорится: «Встреча с председателем Президиума Верховного Совета СССР Михаилом Ивановичем Калининым (…) произошла после получения им письма Пришвина, в котором писатель просил Калинина высказать свое мнение о «Повести нашего времени» и помочь определить судьбу этого произведения. М. И. Калинин порекомендовал Пришвину воздержаться от публикации»[122].
«Всесоюзный староста» (так почти официально называли Калинина в прессе) обладал властью «советовать» одному из известнейших писателей того времени, каким был Пришвин, публиковать или нет свое произведение. Рекомендация обратного хода не имела: «Повесть» увидела свет только в посмертном издании писателя. Однако самый тяжелый удар Михаилу Пришвину пришлось пережить в связи с многострадальной книгой о канале. И начал эту тему он как «заказную», мучаясь, как видно по записям, потратив на работу более 10-ти лет. И самый ощутимый удар оказался связан именно с этим произведением. Опять обратимся к тексту комментариев: «Пришвин предполагал опубликовать «Осудареву дорогу» в журнале «Октябрь». По предложению редакции зимой 1949 года писатель переделывает роман <…>. Но и вторая редакция произведения не удовлетворила рецензентов, и Пришвин создает третий вариант, который не нравится ему самому. При жизни писателя этот многолетний <…> его труд так и не был опубликован; в посмертных изданиях, согласно воле автора, роман публикуется в первой редакции» (с. 475–476). Комментарии относятся к следующей дневниковой записи Михаила Пришвина от 14 декабря: «Н. объявил о “Канале”. Необходимо выдернуть всю географ-историческую часть и навертеть на все другое. Это был такой удар по голове, что я заболел»[123].
Потому так внимательно «работали» с писателями правящие в стране силы – подкармливали, журили, «сажали», «наказывали»… Через творчество писателя, владеющего даром слова, можно ту или иную мысль, облеченную в притягательный (или отталкивающий) художественный образ, воплотить в массы, т. е. сделать достоянием внутреннего мира множества людей, граждан страны.
В наше время мало кто вспомнит об «Осударевой дороге» (с таким названием книга вышла уже после смерти автора). Однако писателя Пришвина помнят и любят.
Еще до начала войны, в 1941 г. Пришвин записывает в своем дневнике, что более всего он способен к «медленному накоплению любви в слове». Речь идет о том, что на требование «копить ненависть», он ничем не может ответить. Его писательский дар связан только с «накоплением любви». В другом месте он записал:
«Современный взрослый человек рано расстается со своим детством: он с 20 лет взрослый и больше ничему не удивляется. Сказка питается детством и детство здоровьем, и здоровье дается водою и солнцем. Человеку надо вернуть себе детство, и тогда ему вернется удивление и с удивлением вернется и сказка»