– Она повар, что ли?

– Нет, просто она умеет готовить.

– Ты в порядке, Даниель?

– В полном порядке, – заверил он. – Сейчас пойду заниматься.

Это же пришлось говорить и обеспокоенному Морису, его лучшему другу и менеджеру. Тот простым объяснением не удовлетворился и Даниель немного рассказал о Мирославе и, хотя он старался быть сдержанным изо всех сил, радость всё-таки пробилась сквозь его якобы спокойную речь. Про то, что фактически он подобрал девушку на пляже, он умолчал. Такие подробности Морису знать незачем. Морис успокоился и пожелал ему хорошо отдохнуть.

Потом он позвонил матери. И она по голосу сразу поняла, что с ним что-то происходит.

– Даниель, я слышу – ты счастлив. Я рада за тебя, дорогой, – бархатно-шоколадным голосом говорила мать.

Она всегда говорила низким шоколадным голосом, умело добавляя в него разные оттенки.

– Мама, это просто девушка. Не выдумывай, – зачем-то оправдывался Даниель.

На «просто» девушку Мирослава не походила никак.

И мать моментально поняла это.

– Даниель, дорогой, от «просто» девушки твой голос не меняется. Я ведь всё слышу, – в шоколаде появились твёрдые крупинки ореха.

– Мама, мне надо заниматься, – Даниель решил свернуть разговор, не дожидаясь наставлений.

– Да, дорогой, иди, – милостиво разрешила мать.

Сделав ещё несколько звонков, он прошёл на кухню.

«Соскучился уже».

Мирослава, опять в его футболке, доходившей ей почти до угловатых коленок, стояла у стола, заваленного продуктами, и сосредоточенно думала. Увидев его, она так засветилась, что он вздрогнул, вспомнив, что совсем недавно хотел избавиться от неё. Сидел бы сейчас один.

– Даниель, ты любишь ризотто? – прозвенел колокольчик. – Я нашла рис, куриное филе и приготовлю ризотто.

– Я съем всё, что ты приготовишь.

Она улыбалась и, наполняясь счастьем, теперь он уже знал это, сияла глазами.

Он обнял её и, целуя, шептал: «Не пойду заниматься, буду целовать тебя, пока не надоем».

И не пошёл, а выключив телефон, отвёл девушку в спальню, снимая по пути футболку.

Она уже не была так скованна, лежала на нем сверху, целовала его. Восхищалась: «Какой ты красивый, Даниель. Ты такой красивый, что я не могу дышать».

Он был рад, что нравится ей. Хотя эту фразу он слышал много раз, Мирослава говорила это с таким сиянием и так восторженно, что он таял в её объятиях. Она рассматривала его, прокладывала пальцем дорожку от груди к паху. Он долго не мешал ей изучать его, но, не выдержав, опрокинул девушку на спину, и задвигался в узком и горячем теле и изо всех сил пытаясь укротить полыхающий костёр, сжигающий его, целовал её маленькую грудь, шептал ласковые слова. Она уже не сжималась от боли, гладила спину, и от этих неумелых движений костёр разошёлся до пожара.

Потом он не хотел отпускать её и долго держал девушку в объятиях. Солнце без спросу осветило комнату, высушило испарину с тел и напомнило, что всё-таки белый день сейчас, вставайте. Они послушно встали и, шатаясь от слабости, пришли на кухню.

– Ризотто не приготовилось само собой, – сказал Даниель.

– Да, не приготовилось. Ты хочешь есть?

– Я подожду, готовь, – сказал он и ушёл.

Ему пришлось минут десять посидеть, успокоиться, сконцентрироваться. Обычно он легко переходил из реального плоского мира в фантастический мир музыки. Но реальный мир изменился. Он уже не одномерно плоский, в нём появились новые аккорды, и он надеялся, что музыка поможет их опознать.

Скрипка ждала его. Она лежала на ложе из красного бархата молчаливая, одинокая, прекрасная и как будто укоряла его.

– Я здесь, – успокоил он скрипку.

Любимое занятие успокоило, и его мысли перестали метаться. Реальный мир исчез, он увлёкся, его плечо и руки срослись со скрипкой, пассажи и штрихи летели с пальцев. С каждым движением смычка, с каждым прикосновением пальца к струне он улетал в своё фантастическое пространство, где были только музыка, скрипка и он. Время в этом пространстве протекало по его законам, оно замедляло и ускоряло свой бег, повинуясь его дыханию и ударам его сердца.