Настя, закрыв ворота, закусила до боли губу, чтобы не разрыдаться в голос. Прислонилась лбом к холодным доскам забора и смотрела в маленькую, одной ей известную щелку между досками, как уходит Егор. Слезы тихо катились из глаз, туманя зрение. Она видела, как он прошел мимо кобылы и тяжело шагал по улице, низко склонив голову. Слышала, как фыркает призывно лошадь, бьет копытом и мотает головой, звеня бубенцами. Настя не очень понимала, что с ней? Почему смотреть на этого неуклюжего мужика ей так горько и радостно одновременно? Почему не может она оторвать глаз от щели, пока его видно? Егор вернулся, поравнялся с санями, долгим тоскливым взглядом посмотрел на ворота, снял шапку, оттер ладонью лицо, как будто отгонял какой-то морок, присел, а скорее упал на сани сбоку, тихо что-то произнес. Лошадь медленно тронулась. Настя постояла еще немного, пока в щель было видно удаляющиеся сани, смахнула со щеки последнюю не высохшую слезу, резко повернулась и пошла в дом.

Тетя Марфа сидела на сундуке у окна, закутавшись в теплую шаль и тяжело привалившись к стене. Было видно, что она, несмотря на тяжелую хворь, уже давно сидит у этого окна, а ведь до этого четыре дня не вставала и еще с утра даже голову твердо держать не могла, когда Настя ее из ложки кормила. Она точно все видела и все поняла. Сейчас Насте было все равно.

– Настя, – слабо позвала она хрипло, – пойди сюда, сядь, что скажу… – Она замолчала, не мигая глядя на Настю, и сипло, с хрипом дыша. Настя покорно подошла и молча села рядом.

– Виновата я перед тобой, – внезапно начала свекровь.

От удивления Настя даже дернулась.

– Да, виновата… Ты меня не перебивай, и так говорить трудно… Слушай… Я прощения просить не буду… Хоть и надо, да не ты меня должна прощать, бог милостив, он простит, если на то воля его будет, а не простит, так и твое прощение мне уже ни к чему. Чувствую я, уж недолго мне осталось.

Она глубоко вздохнула, переводя дух, помолчала, затем продолжила уже тверже:

– Одно знаю, что виновата перед тобой… виновата, что не было сил мужу противиться… виновата, что во всем тебя винила… что ребенка твоего вытравила и тебя чуть на тот свет не отправила… Всю жизнь виновата… и пред сыном своим единственным… жила всю жизнь в страхе и унижении, а сейчас вот… смерть уж кажется так близка, что страх-то и кончился… Если меня не станет, изведет тебя Федор, да и не только тебя, он из-за своей похоти и злобы сына родного не пожалеет… Уже не пожалел… Ты всего не знаешь… да и ладно… Только дальше хуже может быть… уж ты поверь. Бежать тебе надо. Бежать, пока можешь… Я же сейчас на тебя, да на этого мужика, Егорку, смотрела… Все видела, как он с тебя глаз не сводит… Он хороший мужик… Надежный, я его давно знаю. Даже если и не влюбился он в тебя с первого взгляда, к нему всегда обратиться можно… Он поможет… Не думай, что у него морда порезана, да сам с виду свирепый… Он – душа добрая, честная, да неприкаянная, тоже горя на своем веку хлебнул… Знает жизнь со всеми горестями, как есть… – она вновь замолчала, собираясь с силами или просто размышляя. Дыхание вновь стало сиплым, из горла при каждом вздохе выходил храп, как у мужика во сне. Настя жадно слушала, что тетка говорит про Егора, и от этого ей становилось теплее и радостнее. Только вот к чему все это?

– Ты сейчас одевайся, – продолжила свекровь, – да беги за ним… Он на рынке должен быть… или еще где… спросишь… найдешь. Он ведь на отработку приехал, сегодня точно в заводе ночевать останется… Разыщи его… Расскажи все… Если не все, то что сама захочешь… Да помощи попроси. Пусть увезет тебя подальше и спрячет. А там уж, как сами решите… Только сегодня нужно, прямо сейчас, а то Федор вернется, поздно будет… Ну… давай… Шевелись, не сиди, – тетка Марфа чуть подтолкнула Настю костлявой рукой в колено. – Шаль мою надень, да полушубок… Бежать-то вам далеко да долго придется…