– Он не тот, за кого себя выдает, – сказал Джозеф, не врачу, а своему сыну.

– Кто не тот? – переспросил Руди.

– Он не тот.

– Кто не тот?

– Хватит, Джозеф, – отчеканил врач. – Вы прекрасно меня знаете. Я – доктор Пикетт.

– Ох, трагедия, – в голосе Джозефа слышалась такая печаль, словно он был не кондитером, а актером-трагиком в пьесе Шекспира.

– Какая трагедия? – обеспокоился Руди.

Достав офтальмоскоп из кармана белого халата, доктор Пикетт не согласился с пациентом: «Нет тут никакой трагедии. Наоборот, налицо значительное улучшение».

Вырвав подбородок из пальцев врача, Джозеф воскликнул: «Почки!»

– Почки? – ничего не понимая, переспросил Руди.

– Почему почки должны быть таким важным органом? – пожелал знать Джозеф. – Это же абсурд, полнейший абсурд!

Руди почувствовал, что у него упало сердце. Если разум отца на какое-то время и прояснился, то теперь он снова начал заговариваться.

Вновь ухватившись за подбородок пациента, врач включил офтальмоскоп и направил луч в правый глаз Джозефа.

А в следующее мгновение, будто луч был иглой, а жизнь Джозефа Тока – воздушным шариком, пациент шумно выдохнул и упал на подушку, мертвый.

Его попытались вернуть к жизни, благо больница располагала первоклассным оборудованием, но все попытки реанимации потерпели неудачу. Джозеф ушел в мир иной.

А я, Джеймс Генри Ток, прибыл в этот мир. Время в свидетельстве о смерти моего деда совпало со временем в моем свидетельстве о рождении: 22:46.

Потрясенный случившимся, Руди Ток остался у кровати отца. Он не забыл про жену, но горе обездвижило его.

Десятью минутами позже медсестра сообщила ему, что роды у Мэдди прошли с осложнениями, и он должен немедленно идти к ней.

Встревоженный перспективой одновременно с отцом потерять и жену, Руди пулей вылетел из палаты интенсивной терапии.

Как он говорит, коридоры нашей скромной окружной больницы превратились в белый лабиринт, и он дважды сворачивал не в ту сторону. Не в силах дожидаться лифта, он скатился по лестнице с четвертого на первый этаж, прежде чем вспомнил, что родильное отделение находится на третьем.

Отец прибыл в комнату ожидания в тот самый момент, когда Конрад Бизо застрелил врача, принимавшего роды у его жены.

На мгновение он подумал, что Бизо стреляет из шутовского пистолета, заряженного капсулами с красными чернилами. Но врач упал на пол по-настоящему, и воздух наполнился запахом крови.

Бизо повернулся к отцу и поднял пистолет.

Несмотря на мятую шляпу-пирожок, короткие рукава пиджака, полосу клетчатой материи на заднице, белые круги вокруг глаз и румяна на щеках, в этот момент в Конраде Бизо не было ничего клоунского. Он смотрел на Руди глазами дикого кота, не составляло труда представить себе, что за сомкнутыми губами скрываются не человеческие зубы, а тигриные клыки. Похоже, его обуяла жажда убийства.

Отец подумал, что и он сейчас получит пулю, но Бизо процедил: «Прочь с дороги, Руди Ток. С тобой мне делить нечего. Ты – не воздушный гимнаст».

Плечом он распахнул дверь между комнатой ожидания и родильным отделением и захлопнул ее за собой.

Отец опустился на колени рядом с врачом и обнаружил, что тот еще жив. Раненый попытался заговорить, но не мог: кровь клокотала в горле, и он задыхался.

Руди осторожно приподнял голову врача, подложил под спину стопку старых журналов, чтобы раненый мог дышать. Стал звать на помощь, но его крики заглушались ревом грозы и раскатами грома.

Доктор Феррис Макдональд был лечащим врачом Мэдди. Он также занялся и Натали Бизо, когда ту привезли в больницу.

Смертельно раненый, он испытывал скорее недоумение, чем страх. Когда горло освободилось от крови, он смог сказать отцу: