Мэд все же оставался ученым, и сейчас в него вливались мириады новых ощущений, за любое из которых каждый из его круга, да нет – любой из адептов Знания отдал бы все. Это было так, так… К сожалению, слов на это не хватало, но был он сам, а слова придумаются – лишь бы успеть донести знание до бумаги.

А потом Дрейяго начал мерцать. Шкура его становилась то деревянной, то с вороным отливом черненной стали. То стыло отливала стеклом, то влажно поблескивала приятной глазу желтизной. И, вдруг – у профессора буквально сперло в зобу – дракон разом засиял тысячами мелких отсверков на бесчисленных гранях, появившихся на его теле.

– Это, это же?! – не отойдя от изумления, только и смог вымолвить он.

– Ась? – рыкнул дракон. – Дурацкая шкура эта, слышно в ней не ахти, так что ты там погромче мне, не бухти. Красиво? Ой, ты чего это? – обратил он внимание на отвисшую до земли челюсть профессора и его завороженный взгляд.

– Опа, – воскликнул дракон. – Ха-ха… Ты – Человечек! Теперь я понял, мне маменька говаривала о таких, у вас неадекват на этот химический элемент, и предостерегала от появления в таком вот виде среди вас. Нет, нам то вреда не получится при всем желании, а вот некоторых учить приходится, по ее словам, порой даже ая-яй причинять, а то кидаются, щекоткой донимают… А не хочется, аяяй-то. Добрые мы. – Усмехнулся Дрейяго, всем своим видом изображая скромнягу.

Надо сказать, что образ смиренной скромности алмазному изваянию, с горящими провалами вместо глаз, не шел. Даже не ехал. В общем – никак не соответствовал. Профессор понял, что медленно и неуклонно сходит с ума. Нет, это явно было нереально, такого не может быть, потому что не может быть, вот. Не верите? Спросите у него, он вам скажет. Вернее, докажет. Вернее…

Профессора привел в чувство щелчок по лбу, которым его наградил пылающий рядом мираж. «Миражи по лбу не бьют», – облегченно вздохнул он.

– А как это у вас… у тебя… ну, в общем, как это получается?

– Что? Эта вот трансфигурация? Да это ж просто, как два пальца… Трансмутируешь постепенно, переводишь силовой каркас полей в текучее состояние и вперед, – невинно хлопая глазами, пояснил дракон. – Потом сдвигаешь пару мезонов, трансклютируешь меоны в аоны, пертурбируешь мезоплазму… и все, в принципе, делов-то. – Дрейяго еще посиял чуть-чуть, и резко, без всяких переходов, обрел первоначальный вид.

От такой профанации профессор совершенно обезумел. Он, старый ученый, стоял перед величайшим открытием этого мира, этой эпохи, этой реальности, в конце концов, и ничего не понимал из сказанного. «Нет, ну как так может быть», – разум просто вопил от такого безобразия.

– Я так понимаю, что вам вообще ничего не страшно? – с некоторой агрессией начал он наседать на дракона

– Ну… – смутился тот. – Почему же, маменьку вот боюсь… Ужасно правильная у меня маменька, а уж как порядок любит и не пересказать.

У профессора мелькнула смутная мысль – слишком уж часто у его нового знакомца мелькала маменька в разговоре.

– Аа-а-а… А тебе сколько лет-то? – наконец решился задать он этот вопрос

– Мне? Ну, немножко совсем… – на смущение дракона было любо-дорого посмотреть, теперь он не выпендривался, и точно был не в себе.

– Так сколько? – наседал профессор.

– Сколько, сколько… А вот вам сколько? А?? – рявкнул раздраженно Дрейяго.

– Мне – 67… вот. 67 лет и зим, под этим вот солнцем, – отрезал ему Мэд в ответ. – А вот сколько вам, я так и не услышал, милейший. Не красиво от ответа уходить, знаете ли.

– Теперь я понял. Если оперировать вашими годами, то мне оооооочень много лет, – хитро улыбнулся дракон. – Просто невероятно много, я даже не могу себе представить, как это сказать на вашем языке, – засмеялся он. – Когда я пролетал в прошлый раз мимо вашего домена, то звезды тут были на несколько тысяч градусов погорячей.