На столе, к своему великому изумлению, Мещерский нашел два авиабилета «Эйр Франс» на Париж – Москва на сегодняшний вечер на рейс 22.45.

Спрашивать разъяснений у Фомы было поздно. Воспользовавшись деловым энтузиазмом Мещерского, быстрым росчерком пера подмахнув брюссельские контракты, он снова куда-то отчалил из офиса. Словно какой-то бес водил его по Парижу в тот день!

Мещерский весь день проторчал на бульваре Мадлен, занимаясь текущими делами. На авиабилеты он решил просто не обращать внимания – пока что. Однако в восемь вечера Фома позвонил ему сам, опять нетрезвый, и заплетающимся языком сказал: «Я сегодня улетаю. А ты?»

– Ты где сейчас? – сухо осведомился Мещерский.

– Рядышком, бар на углу рю Дюфо.

Вроде бы и фраза была вполне обычная – в духе Фомы, но Мещерскому отчего-то опять стало не по себе. Тон такой был… на Фому непохожий. Обычно это было всегда что-то в бравурно-гусарском духе: «Господа, по коням!», «Экипаж, взлетаем!», «Отдать швартовы!» А тут… Таким тоном бросают последнее «прости», перед тем как сунуть себе в рот дуло пистолета.

Мещерский отправился в бар на улицу Дюфо. С полдороги он вернулся, снова открыл офис и забрал со стола авиабилеты.

Черт подери этого Фому!

В аэропорт Шарль де Голль примчались на такси впритык, проторчали в длиннющей очереди на регистрацию на рейс. Прошли предполетный досмотр. Фома был зверски пьян, но старался держаться прямо. Он был бледен и заторможен. И стюардесса даже спросила его заботливо, не разобравшись: «Мсье плохо себя чувствует?» Но затем, ощутив исходящее от Фомы амбре, все, кажется, поняла, умница.

В воздухе Мещерский удивлялся самому себе. Он же не собирался покидать Париж! Как же так вышло, что вот он на борту «аэрбаса» и летит, летит рядом с Фомой в Москву, а там еще куда-то к дьяволу на кулички, в этот Тихий Городок. Надо было выяснить, поговорить. Расставить все точки над «i». Расспросить, наконец, поподробнее – что это за история с убитой сестрой и отчего Фома о ней за все годы их дружбы и делового партнерства даже не заикался?

Однако, глянув на приятеля, Мещерский только сглотнул и спросил совсем о другом:

– Фома, там, в контракте, есть пункт на организацию экскурсий для французов на ярмарку ремесел в этот твой Тихий Городок. Так там что-то про лапти отдельным пунктом, я не совсем понял…

– Французы настаивают, чтобы в ходе экскурсии им были показаны настоящие русские лапти из лыка, весь процесс плетения, вся технология. – Фома смотрел в иллюминатор, где не было видно ничего, кроме облаков. – А то на других турах им поддельные подсовывают, китайские.

– Китайские лапти? – переспросил Мещерский.

– Из тростника. Контрафакт. А контрафакта лягушатники не хотят видеть. Водка, матрешка, икра, балалайка, лапоть, Сталин, Мавзолей, балет – вот все, что они желают видеть там у нас. И чтобы все русское, посконное, а-ля натюрель. – Фома повернулся в кресле и бросил зоркий взгляд на стюардессу, угощавшую пассажиров бизнес-класса спиртными напитками. – Рыбку там у нас мусью половят – ершей, окуньков, в баньке попарятся, на шарах воздушных полетают. Кому еще чего-нибудь этакого захочется, что ж… Я лично могу им свою экскурсию провести. Покажу им место, где сестру мою зарезали, где она кровью, девчонка, истекла… Вон в Лондоне мы ж делали для своих буржуев тур по местам Джека Потрошителя, где он кишки на тротуар выпускал, так отчего же там у нас, на моей малой милой родине, не организовать что-то альтернативное…

– Фома, подожди, – Мещерский сжал его запястье. Оно было горячим, точно у Фомы была температура. – Погоди ты, успокойся. Видишь, мы летим домой. Все вышло, как ты хочешь. И я с тобой. Ты только объясни мне толком, что произошло?