Из письма членов правления акционерного общества «Сормовский завод» от 20 ноября 1917 года: «… вследствие последних событий объявляется о закрытии завода с 10 декабря текущего года и о прекращении с этого числа договоров найма всех рабочих» (ГКУ ЦАНО).

Но большевики тут же приняли контрмеры. Созывается экстренное широкое совещание общезаводского комитета и Совета рабочих депутатов. После бурных прений принимается следующее решение: «1) ввести рабочий контроль над производством, 2) срочную фильтрацию администрации на заводе, 3) субсидирование завода авансами, 4) посылать специальную делегацию в Петроград для выяснения всего необходимого для существования завода» (там же).

Ещё документ. Заявление губернской продовольственной управы:«Создавшееся с выступлением большевиков положение вызвало нарушение работы Временного правительства, каждый день и даже каждый час работы в таких условиях вносит непоправимый развал в дело и грозит самыми бедственными последствиями… В силу всего этого губернская продовольственная управа слагает с себя нравственную ответственность за могущие быть последствия» (ГКУ ЦАНО).

Из частного письма горбатовского крестьянина Д. В. Картузова: «Везде и всюду в деревне сейчас идут толки о большевиках. Впрочем, к захвату власти ими все поголовно относятся отрицательно. По адресу большевиков несутся ругательства и проклятия» (там же).

«Мой мандат — штык»

Из публикация в газете «Нижегородский листок» (31 октября 1917 года): «Придя в типографию Остафьевой, где печатается „Листок“ и ряд других газет, красногвардейцы потребовали прекращения работ. Работы были прекращены, причем красногвардейцы не разрешили выпустить на улицу приготовленные экстренные прибавления к „Листку“ о движении Керенского с войсками на Петроград. На телеграфе большевики встретили такой же приём. Все служащие покинули свои места и ушли с работы, протестуя против насильственных действий».

Из воспоминаний бывшего стереотипера типографии Остафьевой Белякова: «Когда красногвардейцы потребовали, чтобымы прекратили работу, я спросил у главного из них, по-моему, это был Яков Воробьёв: «По какому, собственно, праву? Где ваш мандат?» Воробьёв жестом указал мне на штык винтовки и сказал: «Вот он, мой мандат. Я понял, что никакого мандата нет. Когда я сказал об этом, Воробьёв церемониться не стал и коснулся штыком моей щеки. Штык был трёхгранный, острый. Его, наверное, затачивали либо вручную – напильником, либо на точильном станке. Но на нём я увидел засохшую кровь» (ГКУ ЦАНО).

Из публикации в газете «Рабочий нижегородский листок», 28 декабря 1917 года: «Вчера „Рабочий нижегородский листок“ не вышел по следующим причинам. Бывший издатель „Нижегородского листка“ г-н Ещин пытался путём обещания материальной поддержки рабочим-наборщикам подбить их на забастовку, но рабочие решили работу в типографии продолжать… Тогда давление на рабочих произвела владелица типографии г-жа Остафьева, заявившая стереотиперу Белякову, машинисту Березину и моторщику Пискунову, что уволит их, если они будут работать с большевиками. Рабочие эти… испугались. Ночью они не вышли на смену. Наутро г-жа Остафьева была приглашена в редакцию „Рабочего нижегородского листка“ для объяснений, и она подтвердила, что действительно произвела давление на рабочих. Кроме того, она заявила, что не может заключить договор с Советом на печатание „Рабочего нижегородского листка“, так как считает новую власть недобросовестной и не признаёт её. Г-же Остафьевой было указано, что это вынуждает Совет принять более решительные меры. Действительно, в 3 часа дня исполнительный комитет Совета предписал комиссару юстиции конфисковать типографию г-жи Остафьевой в ведение Совета».