Но на кусочке зеленой земли примостился аул. Аманли поселился здесь в крохотной мазанке вместе с женой Корпе и двумя сыновьями-близнецами Кандымом и Черкезом. Он сам поставил тут кепбе, сам слепил из глины и плетеного камыша загон для скота. Два десятка овец, три верблюда да два коня, которых надо поить и пасти, – вот забота Аманли Белета, помимо того что он еще и разведчик… Приехал сюда Аманли из Геокдепе. Аульчане почти равнодушно отнеслись к тому, что на их земле появился еще один бедняк. Лишь дотошный сосед Шырдыкули прослышал где-то сплетню об Аманли: дескать, не случайно появился в урочище дайханин с женой и двумя ребятишками; дескать, в Геокдепе два мираба – распределителя воды – затеяли меж собой драку и втянули в нее всех мужчин двух родов – акконгур и гараконгур, в ход пошли ножи, дедовские сабли и кремневые пистолеты; и свершили акконгурцы над одним гараконгурцем самосуд – отрубили ему правую руку; а в отместку гараконгурцы схватили первого попавшегося им из враждующего рода и отсекли ему правую кисть. Так вот зачинщиком этой драки был не кто иной, как Аманли Белет… И распространил Шырдыкули по аулу, что кровники охотятся за Аманли Белетом и если отыщут его здесь, в урочище, то непременно прибьют… Мирные аульчане с жалостью глядели на бедного Аманли: погибнет человек… А сам Аманли Белет, тихий дайханин, вежливо кланялся аульчанам, как бы соглашаясь со слухом, который поселился в ауле. Он-то знал, что была такая история с дракой двух родов из-за струйки воды, и хотя возникла она не по вине Аманли, но это уже никому нельзя было рассказывать. Легенду для Аманли и его семьи придумывал Иван Касьянов, оперативный уполномоченный ОГПУ Туркменской ССР, и еще несколько чекистов.

Мазанка в Сувлы, стоящая на отшибе, в низине, некогда промытой Узбоем, служила для чекистов оперативным пунктом, временным пристанищем и кровом после долгих рейдов по Каракумам.

Возвратившись к детям, Аманли Белет увидел, что тут много работы. Дети Кандым и Черкез хотя выглядят уже взрослыми, крепкими парнями, но еще подростки. И заботы по хозяйству ложатся на жену.

Кандым и Черкез в чабанском ауле окончили четыре класса, а после посещать школу не довелось. Неуютная пустыня не иссушила ребячьи души. Близнецы выучились охотничьему промыслу, меткой стрельбе, джигитовке, чабанскому мастерству. По запаху дыма, овчины они легко выходили на чабанский кош, умели отыскать лечебные травы, коренья и среди хаоса шорохов и звуков пустыни различали, шуршит ли ветер в стрельчатых ветвях барханного селина [3], залег ли за ним волк, крадущийся к отаре.

Природа одарила Черкеза тонким музыкальным слухом. Он откуда-то раздобыл старый дутар, выделанный из многолетней урючины, отыскал в песках какие-то коренья, настоял клейкое вещество, скрепил рассохшиеся детали инструмента, натянул струны.

Только однажды Шаммы-ага, родной дядя по отцу, шутя показал ему, как брать аккорды, и с того времени Черкез стал играть и даже слагать песни. Он искусно изображал завывание злого «афганца», шепот звездных весенних ночей, курлыканье журавлей, посвист жаворонка, дробный топот скакунов, плач шакала, блеянье овец… Двуструнный дутар в чутких руках Черкеза исторгал чарующие звуки. Дивились люди… Но ничто не могло восполнить детям разлуки с отцом, который вел беспокойную двойную жизнь разведчика, лишь изредка наезжая домой. Когда дети были поменьше, Черкез особенно часто донимал мать вопросами:

– Мы, мама, кто? Ну, за кого: за красных аскеров или за басмачей?

– Как это кто? – переспрашивала Корпе, готовя себя к мучительному разговору с детьми. – Мы черные…