«И женщины тут не женщины, а чёрт знает что. – Ни с того, ни с сего подумал Ятин, твёрдо не желая с кем-либо знакомиться в блестящей стране. Осерчал, что ли чуть-чуть из-за ощущения сиротливости и чужаковатости, вместе взятыми. – Правильно говорят: вумен. Угу. Вумен и есть». А затем повторил про себя замечание ладонеглядки и друга: «не ругайся».

Шествие, между тем, удалялось. Вслед за ним клубился эдакий смерчик и ловко засасывал в себя весь праздничный мусор. Любомир всё-таки не спешил немедленно отбывать на высоколётную стоянку. Потоптаться что ли чуть-чуть по стране, дальше и противоположнее которой нет на великом круге земном? Хоть след оставить. А то ведь и рассказать не о чем будет. Правда, рассказывать-то некому. Пока некому. А вдруг ещё поменяется ход судьбы в грядущей стране. Возможно, здесь. За углом.

Он прошёлся по новому для себя подобию улицы, без обусловленного намерения, и без любопытства оглядывал блестящее содержимое блестящего пространства. Прогулялся по иному окружению, по третьему…

Потоптался вдоль и поперёк, поглядел под ноги свои, чтоб следы увидать. Ан нет, во мгновение ока, будто из-под земли, чудесным образом возникали чистильщики и тщательно их замётывали. Да-с. А вумен? Где оно? Вумен, впрочем, при переводе на обычный язык, действительно женского рода. Не без привлекательности. Ятин немного повеселел от неожиданного поворота чувств. И огляделся, чтобы в том убедиться. Но ласковое будущее, опережающее ход холостяцкой судьбы, не обнаружилось. Навстречу двигалось невероятное по назойливости и яркости пригласительное устройство, затмевая собой все иные виды. «Вот, ваша долгожданная судьба, – гласило сооружение, – вот, постоянно вами искомое. Глядите прямо перед собой: вот, любимый вами подарок почти ваш. Глядите и соглашайтесь. Вся самая наизамечательнейшая продукция, всегда вам необходимая, вообще всё наилучшее – изготовлено из чистейшего и неповторимого пингвиньего жира! Наши пингвозаводы нового поколения обещают вам превосходное американское качество»…

А вот и спасительное передвижное устройство. Ладно, пусть и оно изготовлено из продукции пингвозаводов. Садимся. Покидаем Антаркти-да-Америку. Поехали.

Глава 5. Высоколёт-2.

Когда высоколёт, наконец, поднялся и лёг в равномерное движение с бешеной скоростью на жуткой высоте, Любомир Надеевич удовлетворённо расширил оболочки глаз, ощущая обычный собственный вес. Он медленно и полно вздохнул, одновременно положительно оценивая способность выносить неприятное чувство нарастания веса тела при взятии высоты и скорости, и тотчас без остатка оправился от натуженного переживания тягостных дум. Одновременно прошла и недавняя резь в глазах из-за вездесущего блеска в только что оставленном пространстве. Но, довольный собою, путник летательного снаряда, всё-таки, потёр кулачками глаза, внутренне потянулся, зевнул, и, чтобы скоротать ничегонеделание в высоколёте, настроился на ловлю в памяти отдельных знаний о давно минувших днях.

Любомир Надеевич Ятин – человек в меру образованный и, безусловно, знаком со стержневыми событиями, проистекавшими до и после поражения «продвинутого миропорядка» от дикого природного братства. Его-то воспоминаниями давнишней летописи мы и воспользуемся.

Битва, о которой не позволено забывать никогда каждому из новых поколений, проистекала с немалыми потерями в царстве естества, доведённом искусным человечеством до отчаяния. Естество первым и приступило к беспощадной сечи. Ведь его основное оружие – самопожертвование. Действительно, более беспощадного оружия не сыскать. Дикая жизнь целиком, словно по единому сговору или, подчиняясь высшему намерению, решительно впала в неизлечимые, изобретённые собой болезни. Единожды заболевают все: звери, птицы, рыбы, насекомые, растения. Даже вирусы хворают. И заражают домашний животный мир вместе с посевами и посадками. Заражаются и люди. Что делать? Человечество спешно пытается изобрести спасительные противоядия. А число болезней повышается на опережение. Без конца и края. Невозможно людям догнать и обогнать их ненасытный голод. Казалось бы, – всё, жизни грозит неминуемый конец. Земная жизнь обречена, и вот-вот остановится в одночасье да пропадёт навсегда, не оставив ни единого здорового семени.