Он заторможенно прокручивал в голове варианты своих дальнейших действий, их набор оказался мизерным. Возникла острая дилемма: остаться у Эдика и тратить деньги на всю компанию (тогда они быстро разлетятся), или уйти на время и снять где-нибудь тихий угол, в этом случае денежки уходили бы только на себя любимого, а срок благополучной жизни удлинится. После, когда деньги закончатся, можно было бы вернуться к Эдику, наплести с три короба (менты выловили, в больницу попал), – да мало ли чего можно будет наплести? И хотя в его рассказы не поверили бы, но обратно бы взяли, нужно было только прийти с «подогревом», ну, а трусоватый Эдик не посмел бы ему перечить. К этим мыслям примешалась неожиданно удручающе «весёлая», но трезвая мысль: план может быть и не плох, но концовка, по сути, неопределённа: так далеко загадывать, прогнозировать «завтра», придумывать многоходовки для наркомана со стажем – невыполнимая задача с бесчисленными неизвестными. Максим это давно хорошо усвоил, понимал и то, что «завтра» Эдика с Ланой тоже подвешено в пустоте, прогнозировать будущую отлёжку в квартире Эдика, не реально.

Он ничего не решил. Дилемма повисла в воздухе неразрешённой. Сейчас требовалась «подпитка» и сиюминутное решение могло быть единственным: эту ночь он проведёт в тепле у Эдика, а завтра с утра, вновь вернётся к этой теме и окончательно решит, что делать. Но и это решение успокоения не принесло, голова разболелась сильнее, остались смутные гложущие ощущения безысходности и нехороших предчувствий того, что никаких решительных действий он не сделает, а останется жить у Эдика: перемен, вообщем-то, не хотелось, перемены – напрягали, страшили, создавали неудобства. Глаза он открыл от голоса водителя, толкнувшего его в бок:

– Слышь, кирюха, подъём. Приехали. Бадаева улица. Где тебе тормознуть?

Максим сонно огляделся.

– Здесь. Только ты к последней парадной подкати, братан.

– Слушай, командир, – водитель недовольно скривился, – может, ногами дойдёшь, а? Здесь можно без подвески остаться – ледяные колдобины на колдобине.

Максим взметнулся с искривившимся от злобы лицом.

– Я не понял?! Бабки, значит, в тройном тарифе зарядил, а мне ноги обламывать предлагаешь? За лоха меня держишь, бомбила? Подвеска у него дорогая! Да по твоей сраной машине разборка давно плачет.

Парень помрачнел, обиженно проговорив:

– Ну, люди пошли, ващще! Два шага не пройти, блин горелый.

Максим стал закипать.

– Давай к последней парадной я сказал.

Водитель глянул на него и больше спорить не стал. На первой передаче он аккуратно подъехал к парадной. Максим, выходя, выругался и так хлопнул дверью, что машина качнулась.

Рыская глазами, он открыл входную дверь. Поверх почтовых ящиков лежала стопка потрёпанных книг, перевязанная крестообразно верёвкой, он прихватил её.

Проехав на лифте на этаж выше, он спустился по лестнице на свой этаж, крадучись прошёл к двери, встав на цыпочки, вытащил из короба заветный пакетик и неожиданно противный голосок в голове издевательски проговорил: «Решаешь, решаешь, а вот прямо сейчас, какой-нибудь любознательный чудила, возможно, заглядывает в твою замечательную банковскую ячейку».

Максим заскрипел зубами.

– – —

Дверь ему открыла Лана. На её сероватом, с впалыми щеками лице с потухшими глазами, застыло страдальческое выражение.

– Максик! Заходи, – проговорила она, пытаясь изобразить на лице радость, а когда он вошёл, разглядев его в новой одежде, восторженно воскликнула:

– Вау! Ну, ты, в натуре, Ален Делон. Нормально отхватил себе шмотья. Блин, классный прикид! А шузы просто супер. Ты прямо на артиста стал похож!