Саркастически усмехнувшись, она ядовито вставила:

– Между прочим, во многих твоих рассуждениях, Калинцев, частенько стало нечто «мармеладовское» выскакивать. Ты не замечаешь этого?

Калинцев дёрнулся, обиженно поджал губы, но опять благоразумно промолчал, а Людмила, пристально на него посмотрев, продолжила, став к окну, спиной к нему:

– Чудная перспектива – жить ради посмертного прощения! Нет, можно, конечно задушевно петь, выпучив глаза: «надежда – мой компас земной», но что тебе мешает, Калинцев, заняться, каким-нибудь делом, торговлей например. Денег можно было бы для начала занять, хотя бы у Толика. Сейчас только этим можно денег срубить. Хотя… ты же у нас интеллигент и эстет.

В последних словах жены Калинцеву почудилось открытое злорадство.

– Эстет, подрабатывающий на хлеб насущный грузчиком, – глухо проговорил он.

Людмила яростно обернулась к нему.

– А кто тебе виноват? Горбачёв? Ельцин? Шевернадзе? Сорос? Бжезинский? Блин Клинтон? Другим они не помешали жизнь свою устроить. Не ты один оказался в такой ситуации, но умные люди перестроились, подумали о своих детях, родителях и жёнах.

«Уже и ума я лишён, так-так. Как-то всё у неё сегодня особо злобно, оскорбительно и язвительно выходит. Что с ней случилось?» – опустив голову, думал Калинцев.

У него горели уши, опять захотелось возразить, сказать, что никого он не винит, что тысячи людей попали в такое же положение и не могут выкарабкаться, но он опять промолчал, посмотрев на покрасневшее лицо жены, закурившей очередную сигарету.

–Ты вообще, помнишь ещё, Калинцев, что я женщина? Или ты об этом вспоминаешь только когда в постель со мной ложишься? Извини, ведаешь ли ты, когда я в последний раз бельё себе покупала? Знаешь ли ты, что я своё бельё штопаю? Посмотри во что я одета, (она стала загибать пальцы), драгоценное пальто ещё из Сухуми, сапоги купили три года назад, в таких женщины моего возраста не ходят. Да, да – не ходят! Не ходят, Калинцев! Всё остальное из гуманитарки или из секонд хенда. Ношу то, что не доносили немцы, финны, датчане и может быть какие-нибудь чёртовы полинезийцы. Секонд хенд… женщина-секонд хенд! Молчу про парфюмерию! Самая крутая в моём арсенале – «Детский крем» и шикарный шариковый гель от пота. Милый муж, когда ты меня любил последний раз, ты не заметил какой у меня обтрёпанный бюстгальтер? Выход энергии сконцентрированной в вакууме, может быть непредсказуемым, Калинцев. Твой Ницше, между прочим, ещё одну умную вещь сказал, что если всё время смотреть в бездну, то бездна начнёт смотреть на тебя, из этой теории выходит, по-русски говоря, что шампанское пьёт тот, кто рискует…

– Люда, к чему… – попытался заговорить Калинцев.

– Что Люда, что Люда? – дала она ему договорить, на глазах у неё выступили слёзы. – Я семь этих горьких последних лет нищая. Ни-ща-я! А я не хочу ею быть. Не хочу! С какой стати я должна ею быть? Посмотри вокруг! Какие-то сопливые девчонки сплошь и рядом сидят за баранками не «Жигулей» и «Москвичей», а дорогих иномарок, смотрят с презрением на нас нынешних простолюдинов. Они, что лучше меня? Захожу в аптеку, на последние гроши купить копеечные лекарства, внуку растирание от простуды, валидол и корвалол маме. Впереди меня стоит девка расфуфыренная, берёт на несколько тысяч рублей витаминов, кремов, при этом лицо у неё надменное и презрительное, пожёвывает жвачку, вытаскивает из сумочки пачку денег с вызывающим видом. В универсаме, Калинцев, моя корзина с продуктами вызывает у кассирш недоумение, а на их лицах появляется брезгливое и скучающее выражение.

– Люда, Людочка, не надо! Прошу тебя, у тебя нервы расшатались, нельзя так… успокойся, успокойся, пожалуйста, родная, всё у нас ещё наладится, – смог вставить тихо Калинцев, у него нервно задёргалось веко.