Снова раздался стук в окно и снова часовой: – Тут ещё один гражданский прибежал…

Теперь мы со Свиридовым подошли к окну. Под неярким светом лампочки над крыльцом стоял пожилой еврей, тяжело дыша и вытирая большим клетчатым платком потное лицо. То, что он был типичным евреем, говорило всё. Ну…, может быть, только отсутствовали пейсы по бокам головы.

– Товарищи красные командиры, – кинулся к окну еврей, – я хотел в ваш самый главный штаб доложить, что в начале улицы, но меня туда часовой не пустил. Так я сюда прибежал с вокзалу. Там немцы, переодетые в форму пограничников. Они пристали к военному коменданту вокзала… Я там недалеко был и всё прекрасно слышал. Так они к нему пристали, начали требовать паровоз и два вагона, чтобы ехать в сторону Высоко-Литовска. Он не хочет давать, но те на него наезжают и угрожают…

– А как вы определили, что это немцы? – Недоверчиво спросил из окна Свиридов.

– Так они по-немецки говорили, – воскликнул мужчина и крепко приложил для достоверности своих слов руки к груди.

– Не понял! Так они с комендантом вокзала по-немецки говорили?

– Да нееее… Те, что с начальником говорили, те говорили по-русски. А остальные, которые стояли в сторонке, разговаривали между собой по-немецки.

– А вы что – немецкий знаете? – Прозвучал новый вопрос.

– Да я что – немецкий от польского не отличу!? – Возмущённо возопил еврей и уже умоляюще, – молодой человек, я патриот, я бежал от вокзала, чтоб вам сообщить и задержать, а вы тут сомнения производите. Я уже не знаю куда бежать. Я сначала пошёл к начальнику милиции вокзала, так он меня чуть самого не задержал за клевету на красных командиров.

– Хорошо. Одну секунду, – мы вернулись к столу дежурного и Свиридов попытался связаться с вокзалом. Но связь отсутствовала, чему я втихушку порадовался. Значит я в своей исторической линии, а не в чужой. Конечно, можно было сейчас сказать, что есть информация о диверсантах Бранденбургского полка, проникших на железнодорожный узел, о многочисленных переодетых диверсантах на улицах и окрестностях Бреста, рвущие линии связи и уничтожавшие одиночных командиров и красноармейцев. Но тогда пришлось как-то объяснять – А откуда у меня такая эксклюзивная информация!? И если бы даже мне сходу поверили, ничего бы это не поменяло в общей картине первого дня войны и последующие.

– Связи нет с вокзалом, – нервно сообщил капитан вошедшему в дежурку коменданту и тот зыркнул на меня злым взглядом, как будто я своими словами спровоцировал это.

– Этих забираю к себе и опрошу, – мотнул головой на еврея и молодого мужика НКВДист, – в конце концов там своя железнодорожная комендатура и транспортная милиция. Их там сейчас на вокзале порядка тридцати человек на смене, да и железнодорожная охрана. Пусть там сами разбираются.

После ухода Свиридова бросил мимолётный взгляд на большие настенные часы – 02:25. И в этот момент потух свет. Не только в дежурке, но и на улице, и во всём здании.

– Чёрт побери, – чертыхнулся в темноте комендант и бросил дежурному распоряжение, – керосинку зажигай и позвони, узнай – Что там?

– Сейчас будет, – доложил дежурный через две минуты, – генератор запускают.

– Мы запитаны от штаба 28 корпуса, – счёл нужным пояснить майор и тут же выдал новое распоряжение старшему лейтенанту, – позвони в горком и узнай, почему света нет и когда устранят.

– Связи с горкомом и узлом связи нет, – после пары попыток связаться сообщил дежурный. Комендант снова метнул в меня взгляд и проворчал недовольно.

– Чего молчишь!? То говорливый был, а сейчас молчишь….

– Началось, товарищ майор, – коротко и официально ответил на явный выпад.