Однако понедельник начался как обычно. Забежав к Муратову, Мономах нарвался на секретаршу – сухую и тощую, как осиновый кол, Веру Геннадьевну Лукашевич, охранявшую вход в кабинет главврача, как Цербер – врата в царство Аида. Она сказала, что босс не появлялся. Плановая операция позволила ненадолго отвлечься, но, едва выйдя из операционной, Мономах вновь ощутил, как желудок скручивает спазм. То, что Муратов медлит, ничего хорошего не сулило: если бы главный с порога набросился на него и вылил ушат грязи прямо на голову, Мономах испытывал бы куда меньшее беспокойство. Интересно, что Муратов допросил ординатора, но не соизволил позвонить его непосредственному начальнику! Гурнов обмолвился, что главврач вчера утром много говорил по телефону. Вряд ли он самолично решил обзвонить родственников покойного: похоже, он и не знаком с адвокатом. Да и супружница Гальперина не преминула бы намекнуть на этот факт во время разговора о признании мужа частично недееспособным… Нет, что-то тут не так!

Адреналин стучал у Мономаха в висках, поэтому он не стал дожидаться лифта и махом преодолел несколько пролетов, едва не врезавшись в чью-то обширную филейную часть. Поднимающаяся впереди него женщина тяжело дышала и крепко цеплялась рукой за перила. «Восхождению» мешала одышка и, скорее всего, боль в позвоночнике и коленях, ведь при избыточном весе костям приходится несладко! Женщина обернулась, и Мономах обмер: на него смотрело одно из самых потрясающих лиц, какие он когда-либо видел. Оно было полным и круглым, как луна, но жир не мог скрыть красоты черт, великолепной гладкой кожи и чарующих глаз цвета лесного мха. Намечающийся двойной подбородок несколько портил впечатление. Господи, как же она умудрилась себя распустить до такой степени, что едва не убила такую красоту?! Казалось, в расплывшемся теле продавщицы пивного ларька живет принцесса, которую насильно заточила туда злая ведьма. Незнакомке было, вероятно, около тридцати пяти, но он мог и ошибаться, так как полнота зачастую делает людей старше.

Зеленые глаза мягко скользнули по нему, словно сканируя от макушки до пяток, на мгновение остановившись на бейджике, болтающемся на кармане халата. Черты лица, до сих пор напряженные из-за физической нагрузки, расслабились, а на губах, возможно чуть тонковатых для столь широкого лица, появилась улыбка.

– На ловца и зверь бежит! – воскликнула она, тяжело отдуваясь. – Знаете, Владимир Всеволодович, вам что-то надо делать с лифтами: я десять минут ждала, но так и не дождалась!

– Утро понедельника, – ответил он, пожав плечами. – Значит, вы меня искали?

– Да.

Незнакомка полезла в сумочку и, покопавшись в ней, извлекла красную книжечку, раскрыв ее привычным жестом перед носом Мономаха.

– Меня зовут Алла Гурьевна Суркова, – представилась она.

– Следственный Комитет? – удивленно переспросил он, пробежав глазами короткий текст. – Из-за Гальперина?

– А почему вы удивляетесь? – вопросом на вопрос ответила Алла Гурьевна.

– Ну был бы он прокурором или судьей – тогда понятно, но адвокат…

– Понимаю, – снова улыбнулась старший следователь. Мономах невольно подумал, что у нее чудесная улыбка, заставляющая забыть о том, что перед тобой бабища весом в добрых сто кило. – Трудно придумать что-то хуже, чем в понедельник утром заниматься обстоятельствами гибели потенциального противника!

– Гибели?

– О, не волнуйтесь, – махнула рукой Алла Гурьевна. – Знаете, как бывает: начальству звонят «откуда следует», и приходится исполнять. Не возражаете, если мы поговорим у вас в кабинете?

Когда поднялись на седьмой этаж, Мономах открыл дверь, пропустил вперед незваную гостью и подошел к шкафу.