Исабель:
А я повороту
такому не удивляюсь. Если ангел убит, значит, так понимай,
то, что знал он,
не должно никуда перейти.
Гаардвал помешал.
Кто ему запретил
говорить? Мы тому же мешаем,
но достаточно нас запереть.
Мы секретов не знаем, ничего не решаем.
Наша смерть —
ни к чему.
Загадор:
По уму,
лишь пока ни к чему. Что ещё тут случится —
нам не ведома эта интрига. И куда всё ведёт, не понять.
Но куда бы всему ни катиться —
переход в планетарную жизнь
ищем дальше.
И, видать,
надо б быстро.
Это чувство, что надо спешить,
объяснить не могу.
Ко всем средствам запрета на знание,
это – убийство
стрелой. В мире нашем
стрела или меч – это тоже живое создание,
принявшее форму предмета.
Но вопрос – по чьему повеленью? – пока без ответа.
Исабель:
Никуда не сбежать.
Но хотя б заперты мы с возможным решеньем проблемы.
Так, спасая себя, мы изучим тюремные стены.
Что ещё остается?
Загадор:
Нам придётся
пройти через многое множество свитков.
Чтоб найти в них неточность, которая ключ,
нам придется сшивать их невидимой логики ниткой,
а потом обсуждать. Случай
тем тяжелее,
что скудны наши знанья в сравненьи
с объёмом архивов – это капля в потоке.
Исабель:
Да, согласна, это крохи —
такие, что мы понимаем едва, – вот и всё, что дано.
Так с чего начинаем? Есть ли дно
в этих нишах, а стенки у полок?
Бесконечности сена не ва́жны размеры иголок.
Загадор:
Я искал бы неточность, как расхожденье
между тем, что написано, и что достоверно известно.
Пусть, хотя бы в легенде, но повсеместно
во всех её версиях, в непроверенных,
в первых,
совпадает сюжет, но в какой-то окажется разным
в одном выраженье.
Это ключ будет мой.
Ни к чему не привязанный,
очевидный, простой,
как ошибка писца.
Начинаем с древнейших легенд и идём до конца.
Исабель:
Загадор, я увидеть неточности нить
смогу только в том, что я знаю.
А все прочие тексты, увы, лишь погибель —
столько мне не сравнить.
Ты штудируй легенды и сказки, я ж пока пролистаю
писанья религий.
Бард:
Они затихают, словно в трансе —
каждый в своём углу,
окруженные висящими
фрагментами свитков.
Видимая часть кельи сворачивается в круг,
а тьма заволакивает избытки
остального пространства.
Часть вторая
I.
Бард:
Утро в поздней фазе.
Туман клубится в ожидании светила.
Дверь в домик. На стоптанных ступенях морось,
на нижней – явные следы от грязи.
Чуть вдалеке – проезжий путь
забит авто. Забывшие про скорость,
они ползут неторопливо.
От сырости дверь в студию перекосило.
Собака гавкает за дверью, подбегая,
как только Гая
тыкает в отверстие замка
ключом,
им шевелит и про себя бормочет,
движенья комкая,
сон краткой ночи,
разгоняя.
Гая:
Какой тут всё же грёбаный замок!
То вдруг прокрутится, а то застрянет в повороте.
Сказать хозяину, чтоб заменил. Когда бы смог.
Пабло:
Полно́те,
сеньорита! Помочь позволь, а то шумишь.
Гая:
А, Пабло, ты с той стороны, напротив
двери, и ты не спишь!
В свой выходной? Ну, открывай мне, чёрт!
(Похоже, ключ подох.)
Или ты пил всю ночь?
Опять за старое, что, голову снесло?
Пабло:
Ну что ты, Гая!
Тут такое произошло!
Как рассказать, с чего начать – не знаю.
А ты-то, что
ко мне в такую рань дверной замок ломаешь?
Концерт здесь твой назначен лишь на вечер?
Гая:
Да заскочила, я тут недалече
сегодня помогаю в одном доме. Но на тебе лица почти что
нет!
Пабло:
Я тут давеча
девушку одну нашёл. Она вот спит ещё. Давай пока потише.
Она – мой ангел.
Гая:
А, женщина и Пабло!
Ну привет!
Вновь крыша
съехала твоя.
О, мой романтик! Ей дам два дня,
ну, может быть, неделю, как разбежитесь.
Нашёл? Признайся – спас от беды?
Ну, просто рыцарь-витязь
какой. Пойди, умойся. Кстати, дай стакан воды.
А лучше нет, поставь кофейник,
всего девятый час, расскажешь всё за кофе.