О том, чтобы разозлиться на отца, не могло быть и речи, и мы ссорились между собой, обвиняя друг друга в безысходности ситуации. Мы росли в напряженной обстановке, и витавшая в доме постоянная угроза не оставляла места терпимости и взаимопониманию.

Агрессия моего отца пронизывала всю семью и впитывалась каждым из нас. Агрессия превратилась в способ общения. В детстве мы были жестоки по отношению друг к другу.

И мы не представляли себе другой жизни.

Жестокость перешла от одного поколения к другому. Отец бил маму. Следуя его примеру, мой брат Вим бил мою сестру Соню. Мой младший брат Герард бил меня. Я никогда не начинала драк, поскольку знала, что мне не победить. Ни отца, ни братьев. Я была самой маленькой, да еще и девочкой. Как бы я ни старалась походить на мальчиков, мне все равно не хватало физической силы.

С моим младшим братом Герардом мы дрались каждый день. Как только родители отправлялись на свою ежевечернюю прогулку после ужина, Герард начинал задирать меня. Ритуал повторялся изо дня в день: мы изображали семейную жизнь. Он (неосознанно) изображал отца, а я была обязана говорить ему, что он здесь хозяин, точно так же, как это делала мама. Если я отказывалась, то должна была быть бита – как и мама. Я никогда не говорила Герарду, что он хозяин. Просто язык не поворачивался. Я принимала удары, но и он получал сдачи. Он был сильнее, зато я была хитрее.

Герард был застенчивым мальчиком. Он почти всегда молчал. Стоило на него посмотреть, как он тут же замолкал. Я была на два года младше, но куда нахальнее и всегда брала лидерство на себя. Я помогала Герарду улаживать его дела и таким образом обращала свою физическую слабость в моральное превосходство. Я использовала его слабые места. В обмен на информацию о понравившейся ему девочке я требовала от него ежедневной оплаты в пятьдесят центов – то есть всех его карманных денег. С пятьюдесятью центами в руке я наслаждалась своей властью над ним.

Я предпочитала роль преступника, а не жертвы.

Я ушла с нашей улицы и пошла в сторону Эгелантьерсграхт. Я думала о Виме. Я думала, как все пришло к тому, к чему пришло. За углом был дом, в который нас переселили на время реставрации нашего, признанного, как и многие другие в Йордаане, памятником архитектуры.

Это был просторный особняк на берегу одного из амстердамских каналов, с большими светлыми комнатами и высокими потолками. Он сильно отличался от нашего дома на Эгелантиердварстраат – жилья для рабочих с маленькими узкими клетушками, в которых взрослый человек стоя едва ли не упирался головой в потолок. Мы жили втроем в одной комнате, и я спала у окна, выходящего на канал. Только у Вима была своя отдельная маленькая комнатка.

У нашей семьи не было развлечений. У отца вообще не было друзей, а маме не позволялось их иметь. К нам никогда не приходили гости, не было вечеринок, а все дни рождения и праздники превращались в кошмар, поэтому ждать от них было нечего. В доме не смеялись, отец не позволял нам развлекаться. Если нам было весело, он обязательно портил нам настроение. Он всегда был готов превратить наши жизни в ад. Собственно, именно в аду мы и жили.

Со временем Вим вырос в высокого, симпатичного парня с темными волосами, которые контрастировали с большими красивыми голубыми глазами. Он начал посещать спортзал, накачал мышцы и постепенно превратился в мужчину. Его мир расширился за пределы нашего квартала. Он покинул наш тесный мирок и познакомился с множеством разных людей, которые изменили его представление об отце.

Вим взбунтовался против установленных им порядков. Он отказывался выполнять отцовские команды. Жизнь за пределами семьи становилась для него все более и более привлекательной, по мере того как Вим узнавал, что в ней действительно существуют радости и удовольствия. Он потребовал права на личную жизнь и пошел собственным путем. Частенько он приходил домой поздно.