Булат Исаев. Я не видела его полтора года, избегала всеми силами, потому что он не просто разбил мне сердце, он растоптал мою гордость, бросив меня за неделю до нашей свадьбы ради другой женщины.

– Булат, – говорю дрожащим от эмоций голосом, не в силах взять себя в руки.

Боже, сколько раз я представляла эту сцену! Как я отреагирую, когда увижу его снова, как окачу ледяным безразличием и буду разговаривать с ним так, словно он ничего для меня не значит и я давно пережила то, что было между нами.

Но я не пережила…

Мое сердце готово выскочить из груди, так сильно оно бьется, не говоря уже боли, свернувшейся глубоко внутри. Я не могу оторвать от него взгляда, отмечаю углубившуюся складку между сурово сдвинутых бровей, густую и длинную бороду, вместо привычной короткой щетины, делающую его еще мужественнее. Мягкие губы, когда-то шептавшие мне пошлые комплименты на ухо, сурово поджаты, а серые глаза прищурены. Он всем своим видом показывает, что не рад меня видеть, но зачем-то пришел сюда. Кто вообще впустил его в мой кабинет в разгар приема пациентов?

– Что ты здесь делаешь? – наконец, возвращаю самообладание, сердито складывая руки на груди.

– Ох, извините, Булат Антонович, ваша дочь не дает мне себя переодеть, она ко мне еще не привыкла! – неожиданно появляется из-за его спины женщина с орущим ребенком на руках.

Его дочь? Только не говорите мне, что этот козел осмелился привести ко мне на прием своего ребенка! Это не может быть совпадением!

Я смотрю на плачущую девочку, которая вырывается из рук женщины, и понимаю, что точно никогда ее не видела. Это не моя пациентка, а значит, Булат не мог не знать, кто я, когда записывал ее сюда на прием.

Несмотря на ярость от его наглого вторжения в мой кабинет и в мою жизнь, я не могу не отметить, как эта девочка испуганно тянет ручки к отцу, пока женщина пытается ее укачать. Мое сердце, несмотря на годы работы педиатром, все еще сжимается, когда ребенок плачет от боли или страха, так что я не могу промолчать.

– Возьми ее уже на руки, неужели ты не видишь, что она напугана? – возмущенно смотрю на него, получая в ответ высокомерно приподнятую бровь.

Боже, этот мужчина невероятен!

Повернувшись, он на удивление привычным жестом берет эту маленькую, такую похожую на него, девочку, на руки и прижимает ее головку к своей широкой груди, успокаивая ласковым поглаживанием по растрепанным, темным волосам и тихим шепотом в ушко.

Его собственные волосы с длинными темными прядями, на макушке немного растрепались, словно он запускал в них пальцы. На его высокой, атлетичной фигуре безукоризненно сидит темно-голубой костюм, руки надежно держат ребенка, ноги расставлены на ширину плеч, а осанка прямая. Великолепный образец мужчины, словно сошедший с обложки журнала, и я ненавижу то, что мое сердце сжимается при виде этой идеальной картинки.

Упоминала ли я, что он обладатель природной грации, благодаря которой каждое его движение, жесты, походка выглядят отточенными? В его теле нет ни единой неловкой косточки. Он идеален, даже его голос настолько хорош, что его хочется слушать и слушать, неважно о чем он говорит. Неудивительно, что даже на ребенка подействовало, она сразу затихла, услышав ласковый голос отца.

– Ты уволена, можешь идти, – одним грубым предложением рассеивает он очарование, обращаясь, видимо, к няне ребенка.

Женщина растеряно моргает, неверяще раскрыв рот.

– Но Булат Антонович…

– Я не передумаю. Ты нам не подходишь, уходи.

– Пожалуйста… – пытается она вставить слово, но ее снова грубо перебивают.

– Ты глухая? Ты. Уволена. Уходи, – практически рычит он, пока она не заливается слезами и не убегает из кабинета, несомненно униженная его тоном и словами.