Он мой защитник. Моя опора. Мой муж.

Был таковым. А теперь ведет себя как злейший враг. Предатель!

— Успокойся, Лита. Я никуда тебя не отпущу, пока не выслушаешь меня. — рычит мне в губы….

Он даже не понимает, что сейчас со мной творит этой своей близостью.

Эти губы целовали другую. Эти губы другой шептали слова любви. Эти губы лгали мне!

— Это теперь твои методы убеждения? Может еще свяжешь меня?

— Надеюсь, не придется, — выдает он, и я застываю. Не верю своим ушам.

Смотрю на любимое родное лицо, а будто вижу его в первый раз. Люблю и ненавижу. Хочу убить. Его! Себя! Хочу загореться, как феникс, и обратиться в пепел, лишь бы прекратилась эта боль.

— Послушай меня, — вновь врывается в мое сознание его голос, все еще имеющий надо мной власть. Все еще способный вызывать мурашки на теле. Убеждать. Подчинять.

Нет. Я не хочу. Я не хочу его больше слушать!

— Пусти! Пусти! Пусти! — выпаливаю ему на грани истерики. Дергаюсь, бьюсь, пытаясь высвободиться, а он не дает. Вновь прижимает к себе.

Крепко-крепко.

Запах его парфюма проникает внутрь, заставляя меня ненависть все, включая себя.

— Тихо, Лита! Тихо. Ты поранишься!

— А тебе есть до этого дело?!

— Ты — моя женщина! — смотрит свирепо и одновременно так проникновенно, что боль внутри не просто пульсирует, она разрывает меня на ошметки.

— А она тогда кто?! — выпаливаю задыхаясь. — Та блондинка. Настя. Она кто?!

— Она…. — рычит Дэн и тут же морщит нос. — Это была случайность, Лита. Единичная ошибка прошлого. Мимолетная оплошность.

Какой же дурой он меня считает, что все еще вешает на уши такую лапшу?!

— Случайность? Ошибка? У тебя есть сын, Дэн! Сын, которого ты скрывал!

— Я понятия не имел, что она беременна!

— Зачем ты мне врешь? Вы же общаетесь!

— Ровно два месяца! С того момента, как я узнал о сыне! — рявкает он.

Так сладко. Так гладко. Только вот что-то я не припомню никаких изменений в его поведении за этот период.

Ни нервов, ни стресса. Все было не так, как обычно бывает, когда происходит нечто из рядя вон выходящее. Он даже спал как младенец!

Либо у него нет сердца, либо он продолжает мне врать.

Зачем? Почему так сложно сказать правду? Неужели я даже честности недостойна, не говоря уже о верности….

— Я тебе не верю….

— Если успокоишься, я все тебе нормально и доступно объясню. Ты поймешь, как сильно сейчас заблуждаешься! И все, что ты выдумала себе – напрасно. Для меня есть только ты, услышь наконец!

— Дэн, хватит! Пожалуйста! — закрываю уши, потому что не могу больше слушать его ложь.

А он лжет. Точно так же, как лгал мне тогда, когда убеждал, что ребенок перепутал. Сделал вид, что не знает его, глядя в глаза собственному сыну.

Он лгал ему. Лжет и мне. Идет напролом.

— У тебя кровь! — выпаливает Дэн, глядя куда-то вниз.

— Да я вся кровоточу, как одна большая рана! — хочу ему сказать, но он имеет в виду совсем другое.

Нога. Моя нога порезана. Тем осколком?

Дэн хватает на руки и тащит в ванную, точно его личную куклу. Ставит на душевой поддон.

— Потерпи. Надо промыть. — велит мне, направляя струю холодной воды.

А я не чувствую боли. Не чувствую боли в ноге. Мне больно от того, как он себя сейчас ведет. Он и с ней так же мил, когда они наедине?

Ведь женщине, с которой когда-то была всего лишь интрижка, просто так не дарят такие же кольца, как у жены. Или это у меня кольцо, как у нее? Не сообщают им, о том, что жена собирается в галерею.

Он не скажет мне правду. Он будет врать, даже если приставить пистолет к его голове. Он будет твердить свое.

— Стой здесь. Я принесу аптечку. — выдает он, выходит из ванной, а я смотрю ему в спину разбитыми глазами.