А потом подумаю, как добраться до ноутбука.

Стою перед пепелищем под белой луной. Прижав локтем папку к ребрам, открываю бутылку с виски и делаю один глоток. Он обжигает язык и глотку, и я слышу:

— Только не ори.

— Юра, — цежу я сквозь зубы.

— Меня оставили в гостевом домике отоспаться, — вздыхает Пастухов. — Вместе с водителем, а он, блять, знаешь, чо устроил?

Я молчу и в отчаянии смотрю на луну, умоляя ее, чтобы она ударила Пастухова лунной кувалдой по голове.

— Он храпит, — цыкает Юра.

Я разворачиваюсь к нему.

— Я не вру, — пожимает плечами. В рубашке без пиджака он кажется еще толще. — Храпит громче меня. Это возмутительно. Вот я решил поспать под открытым небом.

— У меня выйдет разбить бутылку о вашу голову? — тихо спрашиваю.

— Сноровка нужна, Лиля, — спокойно отвечает Пастухов. — Серьезна сноровка. Это не так легко, как показывают в фильмах. Ты просишь у меня мастер-класс?

— Я прошу вас уйти.

— Что в папочке? — Юра взгляда не отводит. — Я никому ничего не расскажу. Честное пионерское, Лиля. Что там? Ты эту папку нашла в кабинете Славика, верно? И что там, Лиля?

— Вам не кажется, что это не ваше дело?

— Не мое, конечно, — Юра расплывается в улыбке, — но мне твой свекр не нравился, Лиля. Слишком приличный и правильный. Я бы сказал, вылизанный. Вот я и хочу подтвердить свою тонкую чуйку.

— Но это не помешало вам говорить, какой он был прекрасным человеком.

— А стоило сказать, что мне в его присутствии было не по себе, и наслать гнев сопливых и рыдающих? И я копал под него и ничего не выкопал. И это, — он поднимает палец, — плохой признак. Но, похоже, либо копатели у меня хуевые, либо не в ту сторону копали.

— В папке мои фотографии, — холодно отвечаю я, крепко сжимая бутылку. — В том числе обнаженка, снятая на скрытые камеры в сауне, в душевой кабине.

Молчание, и Юра чешет щеку.

— Вот блять…

— Теперь вы можете идти.

— Вот блять… — повторяет Юра, кривится и передергивается, — Фу, блять… Фу! — замолкает и шепчет. — Не ты фу, Ляль… ну, ты меня поняла…

— Теперь вы уйдете или попросите посмотреть фотографии? — приподнимаю бровь.

— Фу! — Юра опять кривится и оступает. — Лиля, блять! Я вот могу понять оргии, любовниц, сломанные пальцы, вырванные зубы… Но не это. Знаешь, что? Я тоже был влюблен, итить-колотить, в чужую женщину! — повышает голос. — Но не снимал ее на скрытые камеры и не дрочил в уголочке на эти снимки. Я просто ждал своего выхода и жил своей жизнью… Да потом, конечно, были у нас свои сложности, но… вот такого не было.

— Мне насрать на вашу жизнь.

— Вот тихушник, мать его, — Юра приглаживает жидкие волосы на макушке. — Иди и скажи Гордею.

— Нет.

— Он должен знать.

— Пошел он в жопу, — цежу я сквозь зубы. — У него есть Верочка.

— Хуерочка, — Пастухов щурится на меня. — И ведь гадство такое. Пообещал, что буду молчать.

— Отличные вышли похороны? - смеюсь я. — Вы накушались?

22. Глава 21. Мы живем дальше

Кидаю ветки в костер. Огонь почти сожрал папку с фотографиями, от которой остался краешек и уголок.

Они чернеют и исчезают под всполохами огня.

— Лиля? — вздрагиваю от голоса Алисы. — Ты что делаешь?

— Костерок развела, — отвечаю шепотом и прикусываю кончик языка.

— Я Пастухова сейчас уговаривала лечь спать, — подходит ко мне и вздыхает. — Что за человек? Выхожу на крыльцо, а он качается на качеле. Еще и мне предложил.

— И качеля его выдержала?

— Так хорошая же качеля, — Алиса всхлипывает, — ее Слава… Слава ставил…

Играть сочувствие и печаль куда тяжелее, чем ее проживать.

— Все будет хорошо, — приобнимаю Алису.

— Только вы остались у меня…

— Надо это просто пережить.