Да. И именно поэтому она должна быть наказана.

Я хочу ее наказать!

И накажу.

Потому что если выяснится, что она все эти годы скрывала от меня мою дочь... А вероятность этого велика. То я ее задушу собственными руками! Засужу! Как посмела? Как? Разве нормальный человек так поступил бы? Я ведь тоже имею права! А она... Просто бросила меня! Ушла. А потом вот...

А если это не моя девочка?

Кошусь на ребенка, сидящего рядом со мной в вагончике детского паравозика и увлеченно поедающего сладкую вату. Похожа или нет? Моя или... не моя? Вокруг ее рта налипла розовая сладость, и она слизывает языком, щурясь от удовольствия. Восторженно оглядывается по сторонам. Как мало ребёнку надо для счастья.

На резком повороте вцепляется ручонкой мне в коленку.

И во мне что-то такое странное отзывается на это её движение. Страх, что она вылетит из этого вагончика? Хотя там скорость минимум, и ребёнок пристёгнут ремнём. Желание сделать так, чтобы ей не было страшно? Я не знаю! Но зачем-то приобнимаю её за плечи...

Красивая. На Абрамову похожа очень. Только глаза, как у меня... Ну, блин! Мужиков с карими глазами - миллионы! Ни фига это не доказательство нашего родства.

- Будешь? - отрывает кусок и протягивает мне в липкой и, скорее всего, не очень чистой ладошке.

- Да я не очень-то сладкое люблю.

- А что ты любишь? - хмурится, как будто не любить сладкое - само по себе преступление.

- Ну-у-у, - задумываюсь я. - Из еды?

- Ну-у-у, можно из еды, - милостиво разрешает она.

- Пельмени люблю домашние. Борщ, котлеты, курицу, картошку-пюре...

Я уж и не помню, когда вот эту всю, перечисленною мною, домашнюю пищу, я ел. Вечно на доставке живу или по ресторанам питаюсь.

- А у нас котлеты с картошкой дома есть. Хочешь?

- Хочу.

- Тогда давай еще разочек на чашечках покатаемся и поедем к нам кушать?

- А мама твоя разрешит?

- Конечно. Мама всегда говорит, что нужно накормить голодного. И помочь этим... как их там.. нажда... неждающимся.

Ну да. Ты, Багиров, голодный и нуждающийся. Дожил ты, Багиров...

Везу их по уже известному адресу.

Маша засыпает в только что купленном детском кресле. Умаялась. Полдня на аттракционах и батутах скакала.

Абрамова старательно игнорирует меня.

Что, Варвара, боишься к себе в гости вести? Как раз познакомлюсь с твоим хахалем. Ага?

- Вот здесь поверни налево, - показывает совсем в другую от ее дома сторону.

Послушно еду.

Останавливаемся рядом с неприметной старой двухэтажкой.

Выходит.

Выхожу следом.

Открывает дверь машины со стороны девочки. Осторожно, стараясь не разбудить, расстегивает ремень.

Че-то я не понял? Оглядываюсь вокруг. А чего это сюда?

- Мы здесь квартиру снимаем, - кивает в сторону дома. - А ту пришлось продать.

Офигев, пытаюсь сложить воедино всю эту информацию.

Она тянет ребенка из машины.

Приходится отодвинуть и взять Машу на руки.

- Веди, я сам отнесу.

Это и есть саморазрушение. Потому что ребенок на руках... Беззащитный, сонный. Доверчиво жмется к груди, не просыпаясь. Волосы растрепались и прилипли к шейке. Длинные реснички лежат на щечках. Теплая. Мягкая. Девочка.

-Егор, - еле слышно зовет Абрамова, когда мы входим в темный подъезд.

- Что? - почему-то хриплю я.

- Зачем ты это делаешь, Егор?

Затем, что понять хочу... Затем что тебя, мерзавку, наказать хочу!

Затем, что хочу.

В квартиру не пускает. Отпирает и, распахнув двери, забирает девочку у меня. Я не настаиваю. На хер. Не хочу. Я на сегодня достаточно саморазрушился. Хватит.

Восстановиться надо.

Еду в гостиницу восстанавливаться. Вызываю Эдика из соседнего номера. В ресторан не хочу. Хочу нажраться в хлам. Но завтра дел куча. Поэтому в хлам тоже не получится.