Маэрэльд медленно осмотрела меня, а затем оглянулась на Эвлона. Тот, в свою очередь, тут же отвернул морду, дав понять, что не собирается давать советов. Несколько разочарованная, эльфийка вновь повернулась ко мне, и на несколько мгновений дворец погрузился в звенящую тишину.

Я понимал, что едва ли первым сообщил об этом королеве, но, казалось, был единственным, кто попытался побудить ее к действиям.

– Ты предлагаешь нарушить мир с людьми? – резко спросила азаани.

– Нет, – закашлявшись от неожиданности, ответил я. – Напротив. Полагаю, они нуждаются в нас, как никогда. Король совершает безумства не просто так. Он правит Греей давно, и, оглядываясь на прошедшие годы, кажется, что подобное – не в его характере. Прежде он прислушивался к вам. Быть может, необходимо привести его в чувства, напомнить, что жестокость не приводит к добру – лишь к войне. Оскорбленные вернутся мстить, и…

– Ты не знаешь людей, – перебив меня, покачала головой Маэрэльд. Сойдя с пьедестала, она взяла мою ладонь и накрыла ее своей. Зеленый океан ее глаз накрыл с головой, волнами пытаясь потопить мои стремления, и я опустил взгляд, стараясь сфокусироваться на словах. – На месте Греи рождались и погибали королевства, еще чаще – сменялись короли. Ты несправедлив к Эвеарду. Уверяю тебя, люди обожают безумства. Он завоевывает чужие королевства сейчас, чтобы свергнутые короли затем пришли за его землями, и этот круг не прерывается тысячелетиями. Полагаю, их устраивает такое положение дел.

– Я уверен, что все не так однозначно, – продолжал твердить я. – У меня… есть знакомый в замке, и он считает, что старшая дочь короля с недавних пор сильно влияет на решения совета. Быть может, это как-то связано? Прошло не так много времени с тех пор, как вы сами собирали нас на поляне, и мы обсуждали, что…

– С тех пор многое изменилось. Стычка в Эдронеме была проверкой на внимательность. Или же тренировкой перед походом на восток. Впрочем, все это более не имеет значения, ведь цель их известна и, более того, достигнута. Нашего народа она не касается, – равнодушно ответила азаани. – Больше ни один эльф не доносил мне о подозрительных действиях. Кроме тебя. Вероятно, твой источник не так надежен, как тебе кажется.

– Уверяю вас, он близок к королю, и…

– Ты не дипломат, Териат, – бросила Маэрэльд, и я наконец осмелился поднять взгляд. Ее лицо стало серьезным и жестким; от привычной материнской теплоты не осталось и следа. Ни сочувствия, ни злости, ни замешательства; лишь легкое раздражение оттого, что ей приходится разбираться с фантазиями юного дурачка. – Ты не твой отец. Не думаю, что лезть в дворцовые интриги – хорошая идея.

Сравнение с отцом, как и всегда, сыграло на самых тонких струнах моей души. Я прекрасно знал, что и в подметки ему не гожусь, но то, что при этом он был эльфом лишь наполовину, делало параллель еще более уничижительной. В моем распоряжении была вечность, которую я мог наполнить чем угодно, ведь в мире обязательно существовало место и дело, уготованные именно мне. Однако по неизвестной мне причине каждый в лесу считал своим долгом указать на то, что планки отца мне никогда не достичь, а охотиться на кабанов и, видимо, однажды быть ими затоптанным – все, на что я мог рассчитывать.

Ярость обожгла все мое существо. Почему желание помочь не встречает на пути ничего, кроме пренебрежения матери народа? Да, порой матери произносят слова, которые ранят, желая оградить чадо от ошибок и трудностей, но впервые я чувствовал в себе силы воспротивиться навязчивой заботе.

Я попытался взглянуть на свою жизнь со стороны, и она неожиданно предстала передо мной гладким белым полотном. Сотня лет, а я не совершил ничего, о чем хотелось бы вспомнить. Люди же едва дотягивали до семидесяти, но история жизни любого пекаря или кузнеца была в сотни раз любопытнее моей, и осознание этого факта разжигало во мне огонь, способный превратить в пепелище все на своем пути.