Полагать, что три вечера в неделю принцесса будет посвящать мне, было самонадеянно и глупо. Список мешающих тому причин пополнялся ежедневно. Во-первых, король усилил охрану в замке, разбавив отряды гвардейцев множеством южных воинов. Во-вторых, зачастую Ариадна проводила время иначе. Каждый раз, когда в рассказе о ее дне я слышал имя принца Куориана, меня пробирала дрожь. Она едва ли хорошо отзывалась о нем; чаще рядом с его именем стояли прилагательные вроде «заносчивый», «высокомерный» и «наглый», но он, напротив, проявлял к ней недюжинный интерес. Его общество навязывалось лисице при любом удобном случае, и, если нам доводилось видеться после ужинов в его компании, Ариадна всегда приходила измученной, словно после выматывающей тренировки по рукопашному бою. В такие вечера мы мало что изучали; я лишь повторял пройденное, а она молча устремляла взгляд в пустоту и изредка тяжело вздыхала.

Незнакомое чувство прожигало дыру в моем сердце. Ненависть? Никогда не думал, что приду к такому – ненавидеть человека, встреча с которым ограничилась лишь одним невзаимным взглядом. Он не сделал мне и моему народу ничего плохого. Все, что меня в нем не устраивало, – его внимание к своенравной принцессе и то, что оно не доставляет ей удовольствия. Лишь навевает скуку.

Ревность? Глупости. Эльфы не славятся бурной личной жизнью, потому как разумны. Ревность являет собой страх потерять того, кем ты обладаешь. Но разве можно считать кого-то своей собственностью, не противореча здравому смыслу? Разумеется, нет. Является ли Ариадна моей собственностью? Даже думать о таком не следует.

Впрочем, после отъезда объединенного войска Греи и Куориана на восток настроение принцессы пришло в норму, и кипящая во мне неприязнь поутихла. Улыбка все чаще озаряла ее лицо, пышные платья сменились на более привычные рубашку и брюки, а по ночам, если занятие затягивалось или начиналось позднее обычного, она часто обсуждала со мной увиденные на небесном полотне светила.

– А что означает это созвездие? – с восхищением спросила Ариадна.

Обучение людской письменности шло медленно. Лисица была слишком неусидчива и любопытна, чтобы быть учителем, а потому зачастую мы проводили вечера за светскими беседами об обычаях и легендах наших народов. Особенно ее интересовали предания о звездах. «Столь далекие и недосягаемые, но все же тонко чувствующие и откликающиеся», – так она описала их, когда увидела мерцание одной из звезд, словно заметившей ее терзания и давшей понять, что чувствует то же самое.

– Мы зовем его Маэт, – пояснил я, когда, наконец, разобрался, куда именно направлен взгляд принцессы. – Бой, иначе говоря. Видишь, друг напротив друга, по три звезды с обеих сторон, словно два, хоть и небольших, но войска? – Я потянулся к ее руке, чтобы указать на их расположение, но вовремя остановился. Никаких касаний – только слова. – А между ними – куча маленьких-маленьких звезд. Они всегда слегка мерцают, будто стрелы, что воины пускают друг в друга. Есть поверье, что, когда мерцание прекратится, наши земли больше никогда не познают горечи войны.

– Сомневаюсь, что это возможно, – разочарованно пробормотала она, опуская глаза.

После первой встречи в башне я больше ни разу к ней не прикасался. Не знал, каким было чувство, охватившее ее существо и забравшее возможность дышать, – будоражащим или тревожащим, – но случившееся было еще слишком свежо в моей памяти, чтобы я решился вновь заставить принцессу ощутить подобное. Желание дотронуться накатывало вновь и вновь, пытаясь выплеснуться, как вино из кубка на самом богатом из пиров, но я четко осознавал, что между нами – огромная пропасть, хоть мы и старались ее не замечать. Заглядываться на еле видные морщинки в уголках глаз, когда она смеется, на одинокую ямочку на правой щеке, слушать, как она препирается со стражниками за дверьми башни, уверяя, что не нуждается в помощи, – пожалуй, довольствоваться этим было не так уж плохо.