Он, конечно, не задумался о том, как тяжело было услышать о чужой беременной жене вельможе, обреченному на одиночество.

* * *

Иные достопримечательности города Москвы бессмертны. Казалось бы, какой-нибудь из славных городских объектов гибнет, и при этом навсегда. Рана затягивается, на его месте возникает что-то новое и, в свою очередь, становится привычным. Однако старое не умерло, оно сидит и ждет своего часа где-то под асфальтом. А в удачный момент возрождается. И в основном без излишнего пафоса (как, например, возрождались храм Христа Спасителя и Воскресенские ворота с Иверской часовней), а тихонечко, исподволь, чтобы никто о том не догадался.

Был, например, в далекой древности между Тверской и Большой Дмитровкой маленький переулок. Располагался он чуть выше, чем Столешников, между нынешним сквером с памятником Долгорукому и книжным магазином, носил гордое название Квасной (там квасили и продавали этот незатейливый напиток). Со временем переулок сплошь застроили какими-то малюсенькими, неказистыми домами. А в середине двадцатого века его вновь прорубили. Правда, название ему никакое не дали, а квасом там и не пахнет. Однако развивается Москва стремительно, непредсказуемо. Кто знает, что будет завтра?

Нечто подобное случилось и с музеем личных коллекций на Волхонке, который в 1988 году открылся в доме 14. Здесь в середине восемнадцатого века находился музей приблизительно того же профиля. И представлял он из себя одну лишь личную коллекцию, зато роскошную. Древняя итальянская бронза, античная скульптура, картины Караваджо, Веронезе и Корреджо, предметы японской и китайской роскоши – чего здесь только не было.

Собрал ее Михаил Александрович Голицын – племянник бездетного Сергея Михайловича – будучи российским дипломатом, и притом не бедным человеком, он имел возможность скупать всевозможные шедевры в разных европейских странах.

Однако же Голицыну хотелось большего. Один из современников писал: «Враг всякого узкого самодовольства, он, перед кончиной своей, возымел мысль: собранные им сокровища, служащие образованию ума и изящного вкуса, предоставить в общее пользование своим соотечественникам. Он завещал своему наследнику учредить в родном его городе Москве Публичный Музей».

Наследник не посмел ослушаться, и в январе 1865 года музей был открыт. Каждый желающий мог приходить сюда по понедельникам, средам и пятницам и с двенадцати до четырех часов дня наслаждаться шедеврами. В первом зале были выставлены и, конечно, вывешены итальянцы (скульптура, живопись, античная бронза). Во втором – французы. Далее – немцы, голландцы, фламандцы. И под конец – всевозможные ценные бытовые предметы – вазы, часы, гобелены. Эта и прочая утварь была свезена отовсюду – от Португалии и до Японии.

Открыт был доступ и в библиотеку, делающую упор на всевозможные типографические редкости (например, издания самого Иоганна Гуттенберга, первого книгопечатника Европы, не говоря уж о продукции родного нашего Ивана Федорова). Один из современников, В. А. Муханов, вспоминал: «У князя были благородные вкусы, он любил картины, статуи, старинную мебель, но особенною страстью была у него любовь к книгам. Когда библиоман наш приобретал какую-нибудь маленькую книжку, с виду незначительную, но в его глазах ценную, он становился вполне счастлив и даже плакал от радости. Книжку эту (последнее приобретение) клал он себе в карман, от времени до времени вынимал ее оттуда, рассматривал с какою-то нежностью и вскоре прятал от тех, кто не в состоянии был оценить это сокровище».

Один из участников создания музея, К. М. Гинцберг, оценивал голицынское собрание книг весьма высоко: «Библиотека князя Голицына вполне заслуживает название классической… Она содержит в себе превосходное собрание сочинений из области богословия, юриспруденции, положительных наук и изящных искусств, истории и географии, преимущественно же сочинения классической литературы Греции, Рима, Франции, равно как и лучших классиков Англии и Италии, в отличных и редких изданиях… Но что делает эту библиотеку одним из украшений Москвы, – это драгоценное собрание типографических редкостей».