– Достопочтенные господа мастера! Вы приглашены затем, чтобы каждый из вас нарисовал мой портрет.

Павильон АТВ-5 оказался немаленьким: минимум восемьсот квадратов, прикинула Даша, а то и побольше. Часть его уже занимали смонтированные декорации, часть была отгорожена – видимо, там находилась выделенная гримерам и костюмерам территория. По всему периметру шли два балкона, один над другим, позволяя перемещаться и перемещать технику на необходимой высоте. Открытые ворота в соседний павильон еще раздвигали пространство. У соседей было шумно и весело, катались бодрые погрузочные машинки и слышалась громкая английская речь.

– Ну, нормально, – сказал рядом с Дашей долговязый парень – имени она не помнила, знала только, что помощник осветителя, – развернемся.

Она тоже считала, что развернутся. За свою карьеру Даше где только не приходилось гримировать – в подвалах, на улицах под дождем, на детских площадках и в подъездах, в чистом поле среди меланхолично жующего жвачку домашнего скота, в тридцатиградусный мороз на продуваемой всеми ветрами замерзшей Волге… Теплый павильон – это же просто прекрасно, хотя никто не отменял ни подвалов, ни холодных улиц: натурным съемкам отводилась немалая часть сериала, иначе смысла ехать в Прагу не имелось бы.

Неподалеку от уже смонтированной декорации был устроен импровизированный конференц-зал: столы, стулья, длинные скамейки, на которых обычно поджидают своей очереди многочисленные участники массовки, и шведский стол, к которому все и кинулись за чаем, кофе и печеньем. Лена безуспешно попыталась остановить коллег, но куда там. Впрочем, порядок все знали: брали себе стакан с горячим напитком, нагребали печенья из громадных мисок и понемногу рассаживались. Даша устроилась рядом с Марь Иванной во втором ряду, похрустывая добычей и отхлебывая кофе, оказавшийся, надо отметить, превосходным.

– Ведущие приехали, – сказала Марь Иванна, и Даша, оглянувшись, действительно увидела Марину Флит, шествовавшую к стоявшим в стороне стульям так, будто шла по красной дорожке в Каннах, и сопровождавшего известную актрису Диму Галахова, блистательного, как всегда. За ними подтянулись и остальные ведущие актеры, среди которых выделялась эффектностью наряда (не каждая девушка решится на леопардовое платье и меха в середине майского дня) и непередаваемым оттенком светлых волос юная дива.

– А это кто?

– Эта беленькая? – хмыкнула тетя Маша, сразу сообразив, кого Дарья имеет в виду. – Это наши деньги, милая. Восходящая звезда Элеонора Шумкова, чей весьма состоятельный муж и согласился спонсировать этот сериал.

– О-ой, – протянула Даша, по-новому оценив и платье, и меха, и блондинистость и мысленно поставив на всем этом жирную отметку «неприятности».

– Угу, – согласилась Марь Иванна.

Через пару минут в сопровождении Янаевой появился и режиссер – и все собрались, подтянулись к центру, пригасили разговоры.

С Сергеем Дмитриевичем Юрьевым Даша уже работала, и режиссер чрезвычайно ей нравился. У него был особый подход к кинопроизводству – личный. Он запоминал по именам всю команду, не ставил себя в позицию небожителя и при этом умудрялся управлять разношерстной творческой толпой так, что все только диву давались. Перечить ему было бессмысленно, нормально обсудить спорный вопрос – легко. Он носил клетчатые рубашки, джинсы и кожаные жилетки, но на ковбоя не походил, а напоминал скорее парижского художника, только без берета. Его любимой присказкой была приобретшая в его устах новый смысл пословица «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день». Юрьев был кудряв и вечно слегка небрит, крепок, словно деревенский мужик, добродушен, с неугасимым огнем в глазах. С этим человеком съемки из трудной работы переходили в разряд приключений, и это делало Юрьева чуть ли не волшебником. Ему еще сорока не исполнилось, а критичные коллеги уже начинали его уважать.