Именно так и поступил святитель Филипп – и вызвал на себя огонь, и гнев, и ненависть самого могущественного человека в государстве. Иван Грозный устроил над ним суд, после чего отправил в Отроч монастырь в Твери, где 23 декабря 1569 года святитель Филипп Московский был убит – есть версия, что по личному распоряжению царя его задушил опричник Малюта Скуратов.

Подвиг митрополита Филиппа – не частный случай одного святого. Это очень важный аспект христианской веры вообще. Молчать перед лицом человеконенавистничества не вправе не только епископ, но и просто любой человек, считающий себя христианином.

В монастырь не уходят, туда приходят. Это утверждение можно было бы считать провокационным на фоне сложившегося в народе стереотипа о том, будто люди бегут в монастырь от огорчения – например, после несчастной любви – и скрываются от злого мира в монашеской келье, как в бункере. Этот стереотип разбивают своим примером тысячи современных монахов. Они и вправду ушли от мира – но в другом смысле. В каком – по-своему отвечает основатель отшельнического монашества преподобный Антоний Великий.

«Убежать от мира» он попытался еще на рубеже III–IV веков. Житель современного мегаполиса наверняка ясно представляет, почему человеку хочется укрыться от бешеного ритма цивилизации сегодня – от звонков мобильных телефонов, новостных поводов, лавин ненужной информации из соцсетей… Но от чего было «убегать» жителю Египта первых веков христианства? Ответить «не от чего» – значит признать бессмысленным поступок святого, которого Церковь называет Великим. А ответить положительно – не получится. И в этом, пожалуй, исчерпывающий ответ. Потому что правильней было бы спросить не «от чего убегать?», а «ради чего?».

Ради жизни во Христе, если коротко. По нынешним временам это может показаться общими словами. Потому что сегодня само понятие «православный христианин» применимо и к тому, кто каждую неделю исповедуется, и к тому, кто в первый и последний раз заходил в храм в детстве, когда крестили… Это не хорошо и не плохо, это факт – такова эпоха. Но эпоха святого Антония была другой. Только представьте: IV век, Христос ходил по земле «всего лишь» двести пятьдесят – триста лет назад. Те, кто все это время принимал христианство, были необычайно мотивированы, горели верой, принимали ее, несмотря на чудовищные гонения, которые – это было совершенно ясно – их неминуемо ждали. Для тех, кто крестился, вера была всем. Едва ли кто-нибудь решился креститься из любопытства, за компанию или по настоянию девушки. Такой подход не мог сложиться в тех культурных условиях. Людей, которые массово размышляли бы в таких категориях, просто не существовало.

И вдруг они стали появляться. Это не значит, что такие люди приходили к христианству неискренне. Просто культурные условия изменились. В 313 году римский император Константин издал Миланский эдикт, запрещающий гонения. Христианство стало разрешенной религией. И те, кто раньше боялся креститься, вероятно, осмелели. А те, кто даже не думал, открыли для себя новую веру. Постепенно христиан в мире становилось все больше и больше. Само по себе это не могло не радовать. Но у подобных процессов всегда есть одна – чисто социологическая – особенность: чем больше количество, тем ниже средние показатели. Христианство проникало в массовый быт – и неизбежно упрощалось, в чем-то теряя остроту и нерв. Общий духовно-нравственный уровень христиан неминуемо снижался – не радикально, конечно же, но ощутимо для тех, кто готов был вере во Христа посвятить всего себя без остатка. На общем фоне их было – как и сейчас – немного. Они искали новые формы жизни по-христиански, где острота веры не затухала бы, а, наоборот, расцветала. Им требовалось уединение – и они уходили в пустыню. Так в истории христианства появилось монашество. Монахи не убегали от мира, как если бы он их чем-то обидел; они убегали, чтобы построить свой собственный мир, где главным и единственным был бы Христос. Этот мир оказывался совсем иным. И человек в нем становился тоже иным – иноком, как позже на Руси станут называть православных монахов.