Видимо, сама абсурдность этого дела и привлекла меня. Оно было настолько интимное, почти постыдное, такое семейное, домашнее, что у меня сжалось сердце от боли и воспоминаний. Я вспоминала отца, который всегда ухаживал за моей обувью, думала о замужестве, о браках вообще, о конечности незыблемых, на небесах одобренных семейных проектов.

…Вот, их две пары – черные и бордовые – и да, они сияют. Если честно, это были даже не ботинки – туфли, вот что это было. Но метафизически они были ботинками – называть их «туфли» – это уже какая-то инвентаризация.

Мне показалось, что мы век с тобой женаты, когда я подглядела, как ты стаптываешь каблуки и стираешь подошвы. Разверзшееся нутро ботинка – просит каши, так у нас в России говорят, – было жерлом, готовым поглотить любое семейное счастье, было твоей тайной и твоим признанием мне. Обыденнее самой обыденности, стыднее стыда, интимнее секса было это зрелище разверзшегося ботинка. Вот какие дорогущие он носит ботинки, он может потратить на их ремонт столько, за сколько я никогда не куплю новую обувь – подумала я… И еще: он меня не любит, – я тоже, возможно, подумала, но любовь заблудилась в недрах Южного вокзала, а с ней остались там и все её аксессуары, приметы, претензии…

Я не знаю, когда и как мы расстанемся. Я так боюсь этого – что, вероятно, постараюсь осуществить как можно быстрее. Мы расстанемся, и ты никогда не забудешь меня, и будешь всю жизнь писать мне старомодные письма, разглядывая мой осыпающийся образ в подзорную трубу своей памяти. А моя память устроена так, что она вырывает целые листы моей жизни, целые годы, стирает лица – если было что-то травматичное. И я забуду тебя абсолютно и непоправимо, буду помнить только эти сверкающие туфли, я отправлю их в вечность, в космос, в невесомость будущего…

…Честно говоря, я и правда думаю, что это лучшая в Шанхае (а то и во всем Китае!) обувная мастерская. Они работают и в выходные, и в праздники. Позже скажу вам адрес. Её владелицы – они же и работницы – две женщины. Они дополняют одна другую: одна мягкая, холеная, веселая, с модной косичкой, вторая хриплоголосая, напористая, нос длинный, мало похожа на китаянку. Они смотрятся в сияющие носы твоих ботинок, как два факира в свой волшебный шар, видят там своё блестящее будущее…

Увидев нас, они распахнули глаза и рты, всплеснули руками, залопотали что-то хором: откуда да почему, да на сколько, а потом сконцентрировались на мне: – О! Hen piaoliang8! Красавица! Но я тоже не лыком шита: и вы тоже ещё какие хорошенькие, говорю – знаю, как здесь ответить на комплимент.

Ты извлекаешь туфли – и стороны приступают к переговорам. Здесь нарастить, здесь заменить, здесь припаять каким-то новым способом, а вот тут у нас представлены образцы материалов, – а цена такова, что можно за эти деньги слетать на луну – девушки смотрят на тебя испытующе, ты почти не удивлен, но под моим давлением решаешься лишь на одну пару. Вторую пару, которую ты чинить не собрался, они предлагают у тебя купить. Ты что-то высчитываешь – говоришь цену, я икаю, но перевожу. Такого счастья им не надо. А вы посидите, мы прямо сейчас все и сделаем. Хриплая девушка в чистом фартуке приступает к работе на новой мигающей огоньками машине, станок пищит, стучит, гудит, щелкает, получается ритмично – прямо музыка. У китайцев абсолютное чувство ритма, абсолютный слух. Если бы не животный запах жжёной кожи – было бы мило. Мы садимся на диванчик, ты обнимаешь меня – чем не семейная пара, плюшевый плед, подушечки, несколько снимков. И вот подошвы обновлены – рельеф прямо как крокодиловая кожа, каблуки надменно заточены, носы ослепляют. Теперь в них отразились и мы: мое белое лицо и твое черное, твой круглый красивый нос, моя бледная скула, прядь волос, накрашенные губы.