– Добрый вечер! Ух ты какая… – добродушно хохотнул Валентин. – Прямо как настоящая барынька. Никогда бы не подумал, что ты умеешь носить такое…

– Такое? – Настроение Зины стало стремительно портиться, и она уже не пыталась этому сопротивляться. – Какое?

– Старорежимное! – выпалил Корниенко, и Зина просто не нашлась, что ответить, потому как просто растерялась – это он так о вечернем платье, сшитом портнихой, которая одевает жен и дочерей одесской партийной номенклатуры?!

Стараясь не зацикливаться на неприятном, Крестовская пошла по направлению к Оперному театру, пытаясь, сбиваясь, приноровиться к размашистому шагу ее спутника. Это было непросто, так как Зина была на каблуках, а спутник ее совершенно не обращал на это внимания. Зато болтал он без умолку:

– Эх, зря я это согласился! Вот махнуть бы на рыбалку, накопать червячков… – выпалил, когда они уже подходили ко входу. Со всех сторон к театру стекалась нарядная публика, которая, похоже, могла это услышать.

– На рыбалку?.. – машинально переспросила Крестовская, глядя с восторгом на роскошную архитектуру величественного театра. Похоже, он говорил на другом языке.

– Смотри, тут сплошные кривляки! – продолжал Валентин. – Во выделываются! Шо это на них? – хохотнул, когда они уже вошли внутрь, и Зина сдала в гардероб шубку.

– Вечерняя одежда, наверное, – вздохнула она.

– Я ж говорю: пустые кривляки. Развели контрреволюцию! Эх, сели бы сейчас с тобой у реки, выпили бы по сотке самогончика… Эх… – громко сокрушался кавалер. – Страсть как рыбалку люблю. Тут тебе ширь природы, а не такое…

– Я не пью самогон, – машинально отозвалась Зина.

– Как не пьешь? – удивился Валентин. – Ты шо, шутишь?

– Не шучу. Не пила самогон никогда в жизни и уже не собираюсь.

– А шо же ты пьешь?

– Коньяк. Но больше коньяка люблю шампанское, – усмехнулась Крестовская.

– Иди ты! Выходит, ты у нас из этих… Из тех, кого не всех в семнадцатом году постреляли! – хохотнул Валентин, подчеркивая, что это юмор.

Зина вздохнула: было понятно, что со свиданием покончено, и теперь просто надо отбыть отвратительную повинность – высидеть с этим в театре. Впрочем, когда они уже заняли свои места в партере, она все-таки не удержалась:

– А как же ты меня в Оперный театр пригласил, если рыбалку с самогоном любишь?

– Так это не я, – чистосердечно признался ее спутник, – это Бершадов.

– Кто? – Зина задохнулась от удивления. Этот ответ застал ее врасплох.

– Так Бершадов мне два билета в Оперный дал, и еще так, посмеиваясь, говорит: своди, мол, Крестовскую в театр. А то скучает у нас она. Я же знаю, шо вы шуры-муры на стрельбе разводите. А я шо… Я ж с удовольствием. Только вот не знал, какое оно все тут… Страшное…

У Зины просто не нашлось слов, и она, не сдержавшись, просто тихо выругалась сквозь зубы! Теперь все было понятно: свидание оказалось очередным издевательством Бершадова. Это он послал ей этого тупого солдафона… Рыбалка с самогоном!

Зина вцепилась в подлокотники бархатного кресла, чувствуя непреодолимое желание так же вцепиться в рожу Бершадова.

В антракте ее спутник с заметным облегчением вскочил:

– Ну шо, пойдем в буфет? Может, там есть чего приличного выпить!

Не в силах сопротивляться, Зина пошла следом за ним. Выпить ей было просто необходимо – весь первый акт она просидела как на иголках.

В буфете уже была толпа. Ее спутник встал в очередь, а Зина заняла место за столиком на длинной ножке, нервно теребя сумочку. В этот вечер в театре было много иностранцев, и Крестовская уныло рассматривала наряды заграничных женщин, сравнивая их со своим.

Постепенно в буфете становилось тесно. Очередь двигалась медленно. Зина все вертелась и глядела по сторонам.