– Да на войне все может быть: и танки, и самолеты, и артиллерия ударит, и «милый» «Ванюша».

Николай его разговор не поддержал, и Лукич замолчал. Бой откатывался дальше – за деревню. Комбат вызвал двух командиров рот, и было видно, как показывал им что-то по карте.

– Видно, будем менять позиции, – изрек пробежавший мимо них сержант.

– Смотри, связисты зашевелились, значит, пойдем в деревню, – поддержал сержанта Лукич и заспешил в свой окоп.

Вскоре батальон окапывался недалеко от деревни, углубившись от берега реки километра на полтора-два. Подготовленные немцами траншеи оставались позади. Снова рыли окопы и траншеи, немцы пока не беспокоили. Солнце уже поднялось высоко и хорошо припекало, хотелось есть и пить. «Когда будет и будет ли та еда?» – невеселая мысль кружилась в голове. Николай заканчивал маскировать бруствер окопа, как послышался вой и раздались разрывы. Начал стрелять немецкий миномет «Ванюша». «Сейчас задаст», – пронеслось страхом по всему телу. Разрывы мин были видны в деревне. С того берега открыла огонь наша артиллерия. Потом будто время остановилось. Немецкая артиллерия открыла ураганный огонь. Николай сидел на дне окопа, вжавшись в землю. Когда стихло, выглянул и увидел цепь немецких солдат. С наших окопов раздались выстрелы, стрелял и Николай. Потом немцы побежали – и снова обстрелы, немецкие цепи появлялись и отступали. Вечером показались танки, по ним била наша артиллерия, но несколько танков подошли к окопам, один задымил, а два шли по нашим окопам, один загорелся. Николай видел фигуры немецких солдат и стрелял короткими очередями. Живы были и бронебойщики, только они отстреливались из автоматов. Наконец и прорвавшийся танк задымил.

Николай сидел на дне окопа, болела голова, очень хотелось пить, отстегнул фляжку и сделал несколько глотков. Начал более ощутимо воспринимать окружающий мир. Оставалось совсем мало патронов, где их взять? Впереди горели танки, лежали немецкие трупы, позади горела деревня, казалось, вокруг нет никого живых. Во всем теле чувствовались слабость и дрожь. Надо было добыть патроны. Николай приподнялся и переполз в соседний окоп. На дне лежал изуродованный взрывом солдат, в стороне валялся солдатский мешок, Николай наклонился и, не опускаясь в окоп, достал его. В мешке лежали граната и патроны, дисков на два. Николай вернулся назад и стал набивать диск автомата. Проверил свою гранату и положил в нишу. Неужели никого нет вокруг? Послышалось, будто кто его звал? Это послышалось. Что же дальше делать? Опять кто-то зовет.

– Никулин, ты жив?

Николай узнал голос сержанта. Выглянув, увидел, как вдоль окопов ползет сержант с автоматом.

– Я здесь, – отозвался Николай.

– Ото, хорошо, Никулин.

Рядом послышался голос:

– Эй, кто там?

– Это, наверное, бронебойщики, – подал голос Николай.

– Ото, хорошо.

Сержант спрыгнул в окоп к Николаю, был он весь закопченный, только сверкали глаза да зубы.

Они молча смотрели из окопа на свою дневную работу. Солнце уже село за деревья, наступали сумерки, было тихо.

– Немцы скоро полезут собирать своих, могут и сюда забрести. А хорошо мы им дали. Давай, Никулин, ползи налево вдоль окопов, а я направо, и, кто есть, собираемся в немецких траншеях.

Они вылезли из окопа и поползли каждый в свою сторону. Окопы то здесь, то там стали оживать. Николаю становилось веселей и радостней. Было несколько раненых, помогали им, выносили из окопов. Вдруг застрочил пулемет – и опять тихо. Есть, оказывается, живые люди.

Из батальона осталось не больше роты. Командира взвода заменил сержант, а Николая он назначил командиром отделения, в котором было шесть солдат. Жив был и командир батальона, его ранило в руку.