Апостол научного ыкознания немецкий учёный В. Гумбольдт утверждал, хотя не в полной мере отрицая генетическое начало: «точное и абсолютно полное описание языка, учитывающее генезис языка, практически недостижимо… истинные истоки которого скрыты от нас временем и не могут предстать перед нами во всех своих деталях, во всей своей полноте». (10.С.297). В какой-то мере он всё же допускал, хотя бы не в деталях, историческое исследование языка. Современные же технологии и уровень мышления позволили разглядеть даже детали.

Нынешние учёные, базирующиеся на прошлых догмах, дружным хором утверждают: никакими реальными свидетельствами того, как появились и какими были самые первые слова, современная наука не располагает.

И всё же такому заключению противоречит сам язык. Не хочет он быть Иваном, не помнящим родства, потому и сохранился благодаря генетической связи с предками. Если бы ничего логичного не оставалось от прежних слов и понятий, то это был бы совсем другой язык, точнее – не было никакого.

Язык-явление воспринимается как нечто сакральное, богоданное, так как его происхождение и структура трудно постижимые, «на уровне бессознательного мышления». Этот дар, полученный человечеством, фетишизируется, что мешает научному исследованию. Но если язык искать не на небесах, а понимать, что дар речи развил сам человек в его примитивном, полудиком состоянии, значит, надо искать тот самый примитив, который исчез в пучине времени.

Разные теории происхождения языка, возможно, не стоит отвергать огульно. Каждая вносит частицу логического стройматериала. Есть гипотезы, основанные на фактах. Этологи утверждают, что если нынешние охотники издают протяжное У-У-У…, то на этот звук откликаются волки и идут на их зов. Таково сохранившееся звуковое общение с природой.

У-У-У для дочеловека стал означать сближение. Бессознательно или случайно подражая разным звериным призывам, дочеловек научился находить в этом свой «шкурный» интерес. Он побуждал повторять действия так же, как любое животное прокладывает тропинку туда, где находит пищу, а здесь сама пища приходила к его ногам. Так он мог стихийно двигаться к осознанию собственной выгоды.

Здесь появляется по Ф. де Соссюру «соединение смысла и акустического образа». Мышление начиналось с первых понятий, а не слов. Такое семиотическое воплощение явлений – шаг к человеку.

Подобные модели как бы подтверждают тезис автора исследования «Происхождение языка» С. Бурлак, что «Ничего принципиально невозможного для природы в языковой человеческой способности нет» [4. С.68]. Призыв зверей был как бы иконическим знаком, а призыв охотников – символом, перемещённым от денотата к вербальному воспроизводству. Семиолог А. Барулин считает, что символы берут начало от потребности начинающего человека: «Один из важнейших промежуточных пунктов на этом пути – появление у Homo habilis способности и стремления приспосабливать природную среду к своим нуждам и как следствие – способности к „обратному моделированию“» [2. С.63]. От стимула – к символу.

Весь процесс возникновения речи сводить к подобным действиям – не объективно. Человек-животное был прямоходящим, имел свободные руки для действий и жестов, компактный орган – язык для создания разных звуков. Эти особенности строения могли выделить его из разнообразия живого окружения. Впрочем, об этом лучше прочитать в великолепной монографии Дерека Бикертона «Язык Адама. Как люди создали язык, и как язык создал людей». Его теория – мощный слой, поднятый в раскопках речи проточеловека. Археологический поиск в лингвистике продолжается по его же завету: