– Как там? – прозвучало у Егорыча за спиной. – Розовое и… кислое?

– Да, соленое и голубое. Огуречная соль, селедочная…

– Ну, так биология же… – раздалось с носа. – Нервный импульс, рецептор.

– Нервный импульс голубой? Или розовый?

– Воссоздается все, в голове, – снизошел голос с носа.

– Вкус селедки?..

– Взаимодействие соли с рецептором, – пояснил голос с кормы.

– А вкус – в рецепторе? Или в соли?

– В рецепторе сигнал, – отозвалась корма.

– Соленый?

– Нервный… Ты куда?..

– Да сижу я, сижу, не встаю, – обернулся Егорыч к Вульфу. – «Ничто не имеет конца» (Леонардо да Винчи). Начала. Ничто не имеет начала. Метафизика «Черного квадрата».

Какое-то время весла меланхолично топали по воде.

– «Он над нами издевался», – подал наконец голос Вульф.

– «Сумасшедший, что возьмешь», – легко согласился Егорыч. – «Диагноз товарища Саахова явно подтверждается».

– Единственное, что мы от твоего братца услышали: «Не пожалеете».

– Нет, Лезандр, это он не про брата. Это он про нас с тобой. Это мы – сумасшедший дом. А он как раз нормальный.

– Ничего, на свежем воздухе – можно… А насчет квадрата – поясни, – пробухтело Егорычу в спину. – Перевернемся – хоть знать будем: спасать тебя – не спасать.

– Ну, что пояснять… Дело не в черноте, а в квадрате. В неодушевленной природе углов нет. Отсутствуют как таковые. Изображение мыслящей Вселенной. Только и всего.

– Замнем для ясности… – резюмировал Вульф. – А голубое-соленое – это чего?

– Голубое-соленое?.. – перестав вкладывать силу в гребки, Егорыч поначалу лишь оглаживал слегка воду (а вскоре и вовсе положил весло перед собой). – Трогаешь рукой пушистый плед, так?..

– Так, – «подтвердил» Вульф.

– Материя сама себя трогает… Не было подобных ощущений? На кончиках пальцев? Никогда?.. Происхождение сознания – простые контакты материи с самой собой вырастают до понимания самой себя и управления собой… Не вырастают. Это есть изначально. Не замечаем. Мы. Не отдаем себе отчета в том, что наша чувствительность – объективна. Сама общепринятая идея человеческой жизни неверна. Добро и зло в тебе – принадлежность к восходящему либо устремленному в бездну потоку. И весь вопрос: является ли сумма твоих душевных движений чем-то интересным для, если так можно выразиться, высшего измерения или же все эти движения – всего лишь растущее в тебе понимание твоей принадлежности к одному из двух потоков – несущемуся в бездну или уходящему ввысь. На самом же деле нет никакого «или-или», не существует…

Подняв голову, Егорыч увидел: никто его не слушает – и впереди, и сзади активно работали, загребая слева по борту, и притормаживая справа… Высокие, голые, на ярком солнышке казалось – сухие, деревья поплыли прямо в глаза: за разговором Егорыч упустил приближение берега. Озеро кончилось. Маневрируя, лодка быстро входила в русло реки. Речушки. Вращавшаяся теперь по обоим берегам, наваливавшаяся и отстранявшаяся лесистость то и дело заставляла тормозить, огибать (основная нагрузка – на Вульфа) и в три весла подрабатывать.

Отступая, голый ольшаник открыл неширокую равнинку, тянущуюся по левому борту, кончавшуюся впереди новым, уже настоящим, высоким и хвойным, лесом, быстро приближавшимся (на ровном месте с удовольствием разогнали лодку).

– Гляди, гляди!.. – резко выбросив руку вправо, вскрикнул впередсмотрящий!

Вслед за застонавшим в экстазе Вульфом узрел и Егорыч: гнедой бок с идущими по нему солнечными зайчиками… широченные, плывущие по кустам рога!.. В каких-то двух десятках метров перед несущейся по инерции лодкой матерый лосина, соскочив длиннющими ногами в воду, в три гигантских, замедленных прыжка одолев речку, не обращая, казалось, внимания на байду, выбравшись на поляну, черпанул по гребцам угольно-черным глазом… У Егорыча, проносившегося мимо, засосало под ложечкой… В третий раз за день он становился псевдо-объектом, прозрачной завесой на пути устремленного из ниоткуда в никуда взора. И кто! Чьи взоры-то! Бородач, горка пуха и эти… рога…