Не сразу осознавший, что комплимент обращен к нему, вопрошаемый наконец отозвался:

– Не сидел… (чуть не продолжив: – Только – в ялике на городских прудах…)

Значит, вот как: быть ему «Егорычем» до конца путешествия… Когда вчера там, под соснами, на берегу, к ватнику и ватным же штанам на нем добавилась извлеченная из рюкзака видавшая виды шапка-ушанка с отвисшим некстати ухом, обернувшийся, ни на секунду не задумавшийся Белоядов, раскрывая навстречу объятия, пропел: «Егорыч, а Егорыч, етит твою клентит, рассупонился: нешто озимые всходют?..» (Вульф тоже только руками развел: «Ну где-то так…»)

Расползающаяся дымка… редко сыплющийся из-под пальцев кого-то задумавшегося, не долетающий до воды снежок… сросшиеся в одно целое, скользящее посреди холодного марева – гребцы и лодка…

Желая запечатлеть покинутый берег, обернувшись, «Егорыч» с минуту не мог оторваться от стоявшей за его спиной картины: с кормы из-под капюшона штормовки на него… сквозь него… смотрели ничего не выражавшие, черные, совершенно пустые глаза улыбавшегося приоткрытым (казалось, беззубым) ртом бородача, окаменевшего – с лицом и телом, неподвижными до того, что продолжавшие свое дело руки лётали над бортами уже как бы сами по себе, отдельно, выступая прямо из воздуха… Ухватив весло, несколько раз скрежетнувшее о соседние, пару раз заглубив лопасти чуть не под самый борт, Егорыч понемногу вернулся в реальность…

В какие-то полчаса окончательно слизанный солнцем туман обнажил далекие низкие берега. Снег прекратился, истаивая, видно, высоко в полете…


– Сизенький голубчик,

Что ты вьешься надо мной? –


в такт веслам опробовал легкие Белоядов.


– Сизенький голубчик,

Что ты вьешься надо мной? –


понеслось с кормы вторым, на октаву ниже, голосом, слившимся с первым.


– Надо мною, мною,

Да над горьким сиротой…


Песня, подгоняя лодку, сама выводила гребцов на нужные ей, песне, частоту и силу движений, а выведя – вобрала в себя лодку, гребцов и весь простор, стоящий меж берегами, водою и небом…


– Куда я ни выйду,

Все трава да мурава, –


высоко начинал Белоядов;


– Куда я ни выйду,

Все трава да мурава! –


окатывало двухголосьем: верхами – подступавшее ближе небо, низами – мрачновато поднимавшуюся толщу вод.


– Куда я ни гляну,

Все чужая сторона.


Пара белых точек впереди по ходу лодки, быстро вырастая, оказалась невесть откуда в этой глуши взявшейся парой ослепительно белых на солнце, топчущих красноватыми лапками собственные ослепительно белые отражения в воде, лебедей. Прибавляя ходу, байда двинулась прямо на них.


– Девушки-подружки,

Какой нонеча стал свет.

Девушки-подружки,

Какой нонеча стал свет!..


Приподнявшись, парой белоснежных, длинношеих тел, вытянутых за парой красно-черных клювов, пеня ластами воду, стонущая чета понеслась прочь, не в силах взлететь… Сбросив ход, позволяя беглецам сделать то же, лодка плавно проскользила мимо.


– Кого ни полюбишь,

А ни в ком же правды нет…


Оглянувшись, Егорыч столкнулся с нечитаемым взором остановившейся, глянувшей прямо на него и куда-то сквозь него, птицы, от чего снова, как в начале пути (когда обернулся), ощущение нереальности происходящего охватило его… Какая, вроде бы, могла быть связь: бородач на корме в штормовке и горка белоснежного пуха на воде?.. Что общего?..

Стараясь избавиться от странного ощущения, врабатываясь, вливаясь руками и телом в общий трехвесельный ритм, Егорыч понемногу освободил голову для главного, желанного – мыслей, готовых, он чувствовал, овладеть им. Широко и почти без усилий орудуя веслом, он вгляделся в бегущую (стоя на месте), ускользавшую от, казалось, уже ухватившего ее гла́за – воду. Переросшие себя миллиарды капель, преображенные в волнующееся, животворное полотно… Как понимаешь, что жив? Скажем, лес в окне… Да, верхушка ели, высящейся в окне – выше твоего этажа… Да, вершина ели со стоящей прямо под ней, подтягивающейся снизу, запорошенной снегом бесконечной дубовой грядой. На еловых же лапах снег тяжелый, слоями – они еле держат его. Долго смотришь в окно, проникаясь, напитываясь неподвижной картиной, – и вдруг ель со всем своим снегом, оживая под ветром, идет вправо… влево… Непередаваемое ощущение. Непередаваемо жив.