И Гринчук спросил серьезно:

– Что случилось?

– Не знаю, – сказал Атаман. – Честно – не знаю.

Гринчук молча ждал. Молчал и Атаман.

В зале было тихо и сумрачно. Через секунду у Гринчука возникло ощущение, что и за стенами этого зала все стало таким же гулким и мрачным.

– Мне нужно было с тобой переговорить, – сказал Атаман.

Обычно в таких случаях Гринчук прерывал собеседника и напоминал, что они не пасли вместе свиней, и что на «ты» он переходить даже и не собирался. Но было в голосе Атамана что-то такое, что остановило Гринчука.

– Хотел, чтобы пацаны, вроде как случайно с тобой пересеклись, и чтобы ты сам решил со мной связаться, чтобы не я за тобой послал, а ты сам на меня вышел. Чтобы он не понял…

Атаман снова замолчал, задумался о чем-то на минуту и покачал головой.

– Не получилось… Ну и ладно.

– Можно сказать, что я зацепил твоих орлов за драку в машине. А потом на меня кинулся этот ваш новенький, – предложил Гринчук.

– Слива, – сказал Атаман и махнул рукой. – Хрен с ним. Приехал и приехал. Не думаю, что он станет это выяснять. Теперь это уже и не важно.

– Кто он? – спросил Гринчук.

Пауза.

Что-то скрипнуло в темном углу. Гринчук оглянулся на звук, но там ничего не было. Просто рассохшаяся половица.

– Ты Мастера знаешь? – спросил Атаман.

– Слышал, – ответил Гринчук.

Не слышать о Мастере Гринчук, естественно, не мог, хотя для большинства жителей города кличка эта ничего особого не значила.

Авторитетнее Мастера в городе человека не было. Мастер знал все, что происходило в городе. Мастер знал всех. Он был для таких как Атаман воплощением закона. Мастер, естественно, не мог пойти против общего решения, но и общее решение очень редко противоречило мнению Мастера. Одного слова Мастера было достаточно, чтобы прекратить разборки. И одного слова Мастера хватало, чтобы поднять человека на самый верх или смешать его с грязью.

– Я слышал о Мастере, – повторил Гринчук.

– А лично ты с ним сталкивался? – спросил Атаман.

– Не доводилось.

– А я… Я с ним хорошо знаком. Очень. Он мне помог. Когда-то. Подписался за меня. И дальше… – голос Атамана стал совсем хриплым. – Как отец. Честно, без понтов. Если бы не он…

Атаман провел рукой по лицу, и Гринчук заметил, что пальцы у того дрожат. И зрелище это было настолько странным и неприятным, что Гринчук отвел глаза.

– Я за него был готов… Подохнуть за него я был готов, вот что, – выдохнул Атаман.

– Был готов, – тихо повторил Гринчук.

– Да, был. Был, – повысил голос Атаман. – До прошлого лета. Даже до октября. А потом…

Атаман ударил кулаком по столу.

– И что случилось в сентябре? – спросил Гринчук.

– А ничего как бы и не случилось. В кои веки решил Мастер отдохнуть. Съездить на курорт. Я еще его уговаривал, – Атаман втянул воздух сквозь зубы, зашипев, словно от боли. – Он поехал. Ты бывал в Приморске?

– Нет.

– Хороший городок. Красивый. Я и сам там был лет пятнадцать назад. Море, крепость, горы…

Атаман потер руки, потом постучал пальцами по столу. Руки словно пытались спрятаться от чего-то страшного, но не могли найти убежища. И страх гнал их с места на место.

– Мастер поехал. На месяц. Но вернулся через три недели, и… – Мастер сцепил руки и спрятал их под стол.

Его словно бил озноб.

Голос чуть вибрировал, словно Атаман балансировал на самом краю лихорадки.

– И вернулся… – Атаман поднес руки к лицу, словно пытался что-то рассмотреть на своих ладонях, потом руки сжались в кулаки и с грохотом обрушились на стол. – Не он это приехал! Не он! Не он!

Удары становились все сильнее, и Гринчуку показалось, что дубовая столешница сейчас не выдержит и лопнет под этими ударами. Но Атаман вдруг замер. И когда заговорил снова, голос стал уже почти нормальным.