– Лорд Саутер говорил, что по Хаунерской дороге едет Правосудие, – обратился он к Вонвальту. На стражнике был хауберк с кольчужным капюшоном, обрамлявшим его румяное от мороза лицо, а голову венчал шлем с полями. Его сюрко был синего цвета с горчично-желтым крестом и вышитым гербом Долины Гейл.

– Правосудие сэр Конрад Вонвальт, – представился Вонвальт, выпрямившись в седле. – Это – мой пристав, Дубайн Брессинджер, и мой секретарь, Хелена Седанка.

Стражник поприветствовал нас, коснувшись шлема. Он выглядел встревоженным.

– Сэры. Мисс. – Мое сердце затрепетало, когда он на миг встретился со мной взглядом. – Вы приехали вовремя. Меньше двух дней назад произошло убийство. Убита жена лорда Бауэра. Половина города в ярости и стоит на ушах.

– А вторая половина? – негромко сказал мне Брессинджер.

– Помолчи, – рыкнул Вонвальт. Он снова повернулся к юноше. – Редкий случай, чтобы убитой была жена лорда.

– В Долине это неслыханное дело, сир. Ума не приложить, кто и зачем это сделал.

– Значит, убийца не лорд Бауэр? – спросил Вонвальт. Вопрос был резонным. Обычно виновными оказывались мужья.

– Насколько я знаю, он не под подозрением.

– Ясно, – сказал Вонвальт, потирая подбородок. – Странно.

– Да, сир, так и есть. Когда с Вельделинских ворот заметили ваш обоз, лорд Саутер приказал мне как можно скорее сопроводить вас в город.

Вонвальт повернулся ко мне и окинул взглядом то жалкое, заросшее грязью зрелище, которое я из себя представляла. Герцог Брондский, стоявший позади меня, фыркнул и, дрожа от холода, издал громкое «иа».

– Я поеду с вами вперед, – сказал Вонвальт стражнику, затем повернулся к Брессинджеру. – Дубайн, отведи Хелену в город. Проследи, чтобы лошадей поставили в стойло, и найди нам место, где можно переночевать.

– Конечно, сир.

– Где сейчас тело леди Бауэр? – спросил Вонвальт юношу.

– В доме врача, мистера Макуиринка. Он занимается официальными медицинскими вопросами.

– Первым делом мне нужно осмотреть тело, пока оно не прогнило настолько, что будет невозможно что-либо выяснить.

– Как вам угодно.

Они поспешили вперед, погнав лошадей галопом. Я смотрела им вслед. Брессинджер развернул своего коня и подъехал ближе. Должно быть, он прочел мои мысли, потому что сказал:

– Такой мальчишка тебе не подходит, Хелена.

Я покраснела.

– О чем ты? – возмущенно спросила я.

Брессинджер ехидно улыбнулся.

– Нам лучше поспешить, пока погода не испортилась. Помнишь, я учил тебя читать по облакам?

Я кивком указала на скопление низких, темных туч на востоке.

– Снег будет, – надувшись, сказала я.

– Вот и поехали поскорее. И на этот раз подпевай мне.

– Я не знаю йегландского, – сказала я.

Брессинджер выдержал паузу, нарочно приняв такой театрально-возмущенный вид, что я не выдержала и рассмеялась.

– Клянусь кровью Немы, Хелена, ты глуха, как тетерев. Песня была не на йегландском, а на грозодском. Надеюсь, ты не путаешь мою родину с родиной нашего уважаемого господина.

– Нет, – сдавленно хихикая, сказала я. – Забудешь тут, с таким манерным имечком, как Дубайн. – Я нарочно произнесла его имя так, как это делал Вонвальт – Ду-бан, – а не как все, кто жил за пределами Грозоды, родины Брессинджера – Ду-байн.

– Я тебе язык отрежу, если не будешь за ним следить, – пригрозил он мне. – А теперь слушай внимательно, или следующие несколько часов будут тянуться слишком долго.

В город мы прибыли в середине дня, войдя в него через Вельделинские ворота, обращенные к южному подступу. Долина Гейл принадлежала Хаунерсхайму, хотя и Толсбург, и Гулич на протяжении всей бурной истории города пытались присоединить его к себе. Место это во многом было результатом своего положения, как географического, так и политического. В конце концов, соседним Гуличем владел князь Гордан Кжосич, третий сын Императора, и всякий крупный город, находившийся в непосредственной близости от любого члена императорской семьи, неизменно становился одновременно крепостью и временным дворцом.