Конечно, не сразу менты успокоились на его счет: «оперативка» на Амирана пришла весьма внушительная аж в целый роман, и несколько месяцев его продержали в ПКТ, пока на зоне не поднялся «тихий» бунт – самая большая неприятность для ментов. Одно дело – явное неповиновение, и можно, выявив настоящих зачинщиков, наказать их или перебросить на другую зону, другое, когда то тут, то там возникают неполадки: в быту, столовой, на промзоне. И все подстраивается так, что виновных найти не удается: всякий раз виноватым оказывается кто-то либо из самой администрации, либо из «козлов», то есть тех зэков, кто на нее работает.
Трудно сказать, сколько бы продолжалось это противостояние, если бы однажды один из дежурных по ШИЗО не пересказал «старшему Куму» подслушанный в камере разговор, из которого следовало, что причина всех беспорядков и беспредела кроется в том, что в зону не «спускают» Вора в законе…
От Автора:
«Для тех, кто не знает, в ШИЗО кормят намного хуже, чем в зоне, да и тот скудный рацион выдается через день: в четные дни и этот «рацион» состоит лишь из уменьшенной пайки хлеба и кружки кипятка. Именно за это кто-то из зэков остроумно прозвал нахождение в ШИЗО «день лета, день пролета»…»
После недолгого совещания с начальником зоны решили рискнуть и выпустить Амирана из ПКТ. К немалому удивлению администрации, все мгновенно, словно по мановению волшебной палочки, пришло в норму.
Эта зона была первой зоной в послужном списке полковника Кириченко. Именно эту зону, за некую своевольность при общении с начальством его и «ушли» из Министерства внутренних дел и сослали его руководить ею. Опыта руководства подобным учреждением ему явно не хватало.
К счастью для него, он не был снобом и не гнушался, не только держать уши и глаза открытыми, но и умело пользоваться приобретенной информацией. Обнаружив, что после выхода Амирана из ПКТ воцарился порядок, он встретился с ним и долго говорил по душам.
Чем больше полковник общался с этим Авторитетом, тем сильнее убеждался в его отличном знании криминального мира. Не приняв безоговорочно его «понятий», полковник пришел к неожиданному выводу, что их конечные цели, как ни странно, во многом совпадают, по крайней мере, в двух главных позициях: во-первых, против любого беспредела, во-вторых, за порядок на зоне. И Кириченко решил попробовать мирное сосуществование: получится хорошо, нет – можно всегда вернуть своего «визави» в ПКТ или вообще отправить на другую зону…
Сел Амиран в расцвете сил и лет: ему не исполнилось и двадцати восьми, когда попал он в Бутырку и менты раскрутили его дело на всю катушку.
Однако до этой, знаменитой Бутырки, Амиран в свои неполные тридцать немало успел, за что многие его уважали и даже любили – хотя были и такие, кто ненавидел его лютой ненавистью и сделал бы все, чтобы убрать Амирана из Москвы.
Первый раз Амиран попал в Москву осенью 1976 года: дедушка Георгий прихватил его, семнадцатилетнего паренька, с собой, когда на собственном «Жигуленке» повез в столицу продавать овечьи шкуры «цеховикам». В то время по всей стране возникали подпольные цеха, где изготовлялись дефицитные товары. А дефицитом было почти все. Умение выделывать шкуры, то есть секреты профессии скорняка, передавалось из поколения в поколение. Георгий получил профессию скорняка по наследству от отца, а тот, в свою очередь, научился у своего отца, который снабжал шубами не только местных князей, но и царский двор. Георгий всерьез надеялся оторвать внука от дурного влияния улицы, а потому подумал, что пора передавать ему если и неумение выделывать шкуры, то хотя бы связи по их реализации в Москве.