– …Может быть, если бы Сталин более разумно вел внешнюю и внутреннюю политику, начало войны было бы не столь сокрушительно для нас?
– Когда говорят о подготовке к войне, зачастую суживают анализ событий до трех-четырех предвоенных лет. Но я уверен, что здесь необходим более широкий подход: нужно вспомнить не только 1930-е, но и 1920-е годы, – только тогда мы сможем оценить, что дала стране политика Сталина. Итак, 1920-е годы: что тогда представляло собой советское общество? В некотором роде неуправляемую стихию. Революционные годы, породившие у русского человека ощущение ничем не сдерживаемой воли, привели страну к хаосу. Никакого чувства правопорядка у народа не было, не было государственного сознания: кто-то думал только о своем благосостоянии, кто-то мечтал о мировой революции, – но и то и другое было далеко от подлинных державных интересов. При таких настроениях, царящих в обществе, всерьез решать вопросы индустриализации, создания современной военной промышленности, боеспособной армии было попросту невозможно. Прежде следовало ввести в берега разбушевавшуюся народную стихию, следовало ее организовать и мобилизовать. Как известно, именно на это и была направлена политика Сталина.
Причем Сталин прекрасно понимал, что одним силовым принуждением народ не мобилизуешь: нужно достучаться до душ человеческих, вдохновить людей на труд и на борьбу. Как это делалось? Двумя способами. Во-первых, в общество внедрялась мысль, что СССР создает новый мир, свободный от неправды, насилия, эксплуатации; и такая идея очень воодушевляла людей, – этого нельзя отрицать, что бы либералы сейчас ни говорили. А во-вторых, Сталин обращался к исторической памяти русского народа, к его славным традициям… Это соответствовало сталинской идее о непрерывности и преемственности исторического процесса. В СССР начались серьезные исторические изыскания; если вы посмотрите, как развивалась историческая наука в 1930-х годах, то вы увидите, что ей создавались самые благоприятные условия. В 1920-х годах такое и представить было невозможно, а тут появилась масса интереснейших научных работ, переиздавалось лучшее, что было написано русскими учеными до революции; и вы понимаете: если общество интересуется историей своей страны, значит, оно не может не заботиться и о ее настоящем и будущем. Словом, Сталин готовился к войне глубоко и всесторонне, поднимал и промышленность, и армию, и идеологию, заботился как о материальной, так и о духовной мощи державы.
С моей точки зрения, единственное, в чем можно укорить Сталина, так это в том, что он переоценил Гитлера и его окружение. Сталин был основательным, трезвым политиком и при решении той или иной политической задачи учитывал все обстоятельства, обладал способностью смотреть вперед. Этим же аршином он мерил своих врагов – и обманулся: сталинский аршин был слишком велик для Гитлера! Не мог Гитлер, по мнению Сталина, начать войну с Россией, не закончив прежде войны на Западе. Нужно быть безумцем, чтобы не учитывать пагубные последствия войны на два фронта, которую Германии не выиграть ни в коем случае, что доказал недавний опыт Первой мировой. Гитлер не был безумцем – ума у него не отнимешь, – но он был авантюристом, и его авантюризм возобладал над природным умом. Потом он признавался в письме Муссолини: мы-де открыли дверь, не зная, что за ней скрывается. Но менять что-то было уже поздно.
– Сталину ставят в вину уничтожение верхушки Красной армии в 1930-х годах… Дескать, был бы жив Тухачевский и иже с ним, война не тянулась бы целых четыре года…