.

15) В том же году церковь-школа во Владивостоке изъята из ведения Миссии и передана в ведение Владивостокского епархиального начальства; единовременно с сим заведующий ее иеромонах Феодосий отчислен к епархиальному ведомству.

Таким образом, из многочисленного состава Миссии к половине 1912 г. оставалось в ней всего лишь два священнослужителя: о. Владимир и о. Иоанн Кан. Первый – штатный, второй – нештатный члены Миссии. Остальные (учители и катехизаторы) – миряне, вольнонаемные корейцы.

Этим, собственно, мы и заканчиваем свой обзор третьего состава Миссии, находившегося под руководством о. Павла, и перейдем к обзору других предстоятелей учреждения, следовавших один за другим после него, которые находились уже в непосредственном ведении Преосвященного Викария Владивостокского.

После о. Павла начальником Миссии был назначен о. Архимандрит Иринарх (Шемановский), служивший перед тем несколько лет на том же миссионерском поприще в пределах крайнего севера в Миссии Обдорской.

На о. Иринарха, перед назначением его в Сеул, возлагались большие надежды со стороны начальства как на человека испытанного и закаленного на миссионерском поприще.

Впрочем, и он сам открыто говорил о своей исключительной трудоспособности и энергии всем, с кем ему приходилось вступать в разговор, утверждая, что он человек сведущий в миссионерстве, что проповедь для него слишком знакомое дело, что Миссию сумеет поставить на такую высоту, как никто до него, и т. д.

– Я так сидеть, сложа руки, не буду, – говорил с уверенностью словоохотливый архимандрит, – у меня работа пойдет во всю ширь. Жизнь миссийская забьет кипучим ключом. Сам стану во главе дела, сам поведу катехизацию в народе, сам буду привлекать язычников к вере во Христа. Я сумею поставить дело, сумею возвести его на должную высоту.

На робкое замечание некоторых лиц, что корейский язык трудно осилить и это большая препона к проповеди, о. Архимандрит с жаром отвечал:

– Э, полноте, господа! Язык для необразованных – неприступная крепость, а для меня – сущие пустяки. При моей памяти и способности, это дело нескольких месяцев, если не сказать недель. Мне не в первый раз изучать языки.

На подобного рода заявления пишущий эти строки как-то раз заметил:

– Вы, о. Архимандрит, напрасно так увлекаетесь быстротой изучения языка. Насколько я понимаю, вы не учитываете всю трудность и сложность корейской речи. Языки, восточные вообще и корейский в частности, не таковы, чтоб можно было ими пренебрегать и тем более относиться к изучению их с такой легкостью. Наоборот, овладение ими из-за их особой конструкции представляет большие, малопреодолимые трудности.

С приездом в Сеул о. Иринарх действительно, как говорят, взялся ретиво за изучение языка. Не удовлетворяясь одним корейским, он принялся за английский. Чтобы лучше воспринять звуки чужой для него речи, запасся огромнейшею трубою наподобие граммофонного рупора, которую приставлял во время уроков то к одному, то к другому уху, тщательно стараясь уловить придыхания и другие тонкости произношения.

В первый месяц занятия его шли якобы сносно, во второй – слабее, в третий – окончательно приостановились.

«Злые языки», подсмеиваясь над ним, говорили: «О. Иринарх прекрасно изучил «два языка» (два корейских слова): пуль – огонь и муль – вода, которые пустил в оборот. Когда нужно говорить «пуль», он говорит «муль», когда «муль» – тогда «пуль».

С окончанием занятий по языковедению, естественно, нужно было ожидать, что о. Иринарх приступит к миссионерской работе, хотя бы через переводчиков, о чем так много и самоуверенно говорил. Однако и этого не случилось. Ни проповеди, ни другие задания Миссии не оправдали его горячих вожделений, и он вскоре потерял к ним всякий интерес.