5. «Квалифицирующим признаком лизинга, потребовавшим выделения его как самостоятельного вида аренды, является своеобразное участие арендатора в приобретении арендодателем в собственность предмета аренды»[224]. Но при этом специфика лизинга не меняет его «арендной» направленности[225]. «В финансовой аренде базовыми отношениями являются отношения по передаче во временное владение и пользование, по которым и следует ориентироваться на правовое регулирование данного договора»[226].

6. «…Гражданско-правовые договоры, признаваемые ГК самостоятельными договорными типами, обычно имеют существенные различия практически во всех своих элементах: предмете, субъектном составе, содержании». Договор лизинга отличается от договора аренды лишь в предмете; предмет первого несколько шире предмета второго за счет действий лизингодателя по заключению с продавцом договора купли-продажи. «Но данное обстоятельство как раз и характерно для взаимоотношений вида и рода»[227].

7. «Отсутствие жесткой связи договора лизинга с появлением на стороне лизингополучателя прав собственности является… еще одним достаточно ярким критерием, позволяющим относить рассматриваемый договор именно к договорам арендного типа»[228].

8. «Отнесение российским законодателем договора финансовой аренды (лизинга) к разновидности договора аренды является практической реализацией положения Конвенции УНИДРУА о том, что правовые нормы, регулирующие традиционный договор аренды, нуждаются в адаптации к самостоятельным трехсторонним отношениям, возникающим из сделки финансового лизинга. В результате такой адаптации в ГК создана конструкция договора финансовой аренды (лизинга) как разновидности договора аренды»[229].

Попытаемся оценить приведенные доводы на предмет их достаточности для аргументации заявленной позиции, предложив наши контраргументы.

1. Довод о недопустимости признания самостоятельности договора лизинга как противоречащей Гражданскому кодексу РФ, в котором данный договор уже урегулирован определенным образом, представляется нам не вполне понятным. В этой связи уместно вспомнить рассуждения В. И. Синайского о плюсах и минусах кодификации[230]. Замечая, что «кодификация кладет пределы развитию права», автор, ссылаясь на Иосифа Унгера, поясняет: «с изданием кодекса юридическая мысль понижается, направляясь в сторону комментирования нового законодательства. Если юристы, которые работали до издания кодекса, подходят к нему… с пониманием относительности кодекса, то юристы, прошедшие школу кодекса, видят в нем «альфу и омегу юриспруденции»[231]. Совершенно очевидно, что научные исследования в области гражданского права проводятся по самым различным вопросам вне зависимости от того, урегулированы ли эти вопросы в законодательстве. Любой научный анализ действительно должен, так или иначе, «основываться» на системе действующего правового регулирования и, безусловно, ее «учитывать». Но это совершенно не означает, что результатом такого анализа не может быть вывод о тех или иных недостатках такого регулирования. Более того, значительная часть исследований действующих правовых норм как раз направлена на выявление этих недостатков. Без такого научного поиска сложно представить как развитие теории гражданского права, так и совершенствование гражданского законодательства. В истории российской цивилистики имеется немало примеров того, как те или иные новые договоры вначале рассматривались как смешанные договоры или как особые разновидности уже существующих договоров и регулировались в таком качестве, однако впоследствии в результате научного анализа были квалифицированы как договоры sui generis и получили соответствующее законодательное закрепление