Они всегда делали то, что им хотелось. Рахель была чудесна. То, как ее изумительное тело отвечало на его ласки, делало немыслимой саму идею поиска других женщин. Как-то раз они взяли напрокат порнофильм. Иногда она, раздевшись, оставалась в чулках с подвязками и туфлях на «шпильках». Но наверное, все это лишь невинные развлечения в глазах опытного психотерапевта. Преподаватели Принстона обожали Джиотти. Может быть, в академических кругах процент извращенцев выше, чем среди работяг?

– Я думаю, да, – ответил Брам.

Джиотти кивнул и сделал пометку в блокноте.

– Вы можете описать свою ночь? Вы засыпаете хорошо, так?

– Да, но потом – потом я просыпаюсь от кошмара. И больше уже не сплю.

– В этом кошмаре есть некий сюжет?

– Да.

– И вы можете его пересказать?

Брам кивнул.

Вот как, значит, устроена беседа с психиатром. Сухой обмен интимной информацией, которая после обрабатывается и становится материалом для изучения и интерпретации.

– Вы пересказывали свой кошмар жене?

– Да.

– Она у вас умница – я встретил ее как-то у общих знакомых – что она сказала?

– Что мне нужен хороший аналитик.

Джиотти удовлетворенно улыбнулся:

– Я же говорю, она умница, – и добавил: – Вам неприятно говорить об этом?

– Я бы лучше обсудил возможность позитивных перемен в Корее.

– Да вы, оказывается, оптимист! – не остался в долгу Джиотти.

– Просто не люблю заниматься самокопанием.

– Это и не нужно, пока ничего не случилось. Но вам снятся кошмары.

– Да.

– Нет нужды объяснять вам, что это может означать: не преодоленные страхи, загнанные в подсознание.

Брам кивнул. Он понимал, что кошмары порождены страхом. Он боялся потерять то, без чего не мог жить. Рахель. Бенни. Дом. Работу. Отца.

– Не могли бы вы приблизительно описать, как выглядят ваши кошмары?

– Они похожи друг на друга.

– С одинаковым сюжетом?

– Да.

– Ну что ж, начинайте, – кивнул ему Джиотти, словно приглашая актера начать показ.

– Попробую – но мне кажется немного странным говорить об этом с вами.

– Конечно. Чтобы привыкнуть, нужны месяцы, если не годы.

– Вы хотите сказать, что я должен буду ходить к вам несколько лет?

– Понятия не имею. Но если это будет необходимо…

– Да зачем, когда есть снотворные? – удивился Брам.

– Совершенно справедливо. Я выпишу вам рецепт, и вы можете продолжать жить, как живете. Но мне все же любопытно знать, что за кошмары вам снятся.

Достаточно ли будет, подумал Брам, продолжать принимать таблетки или стоит попробовать разобраться наконец с этим кошмаром?

– Сон начинается, – сказал он, – всегда по-разному. Но потом случается что-то, из-за чего я попадаю в наш новый дом.

– И как, к примеру, он начинается?

– Например, я разговариваю с отцом. Мы говорим о его псе. Пес убегает, я – за ним, и мы оказываемся возле дома. Того самого дома, где мы сейчас живем. Но это только начало. Я вхожу в дом следом за псом, и вдруг пес проваливается сквозь пол, в дыру. Дом очень старый, на верхнем этаже в одной из комнат действительно в полу есть дыра. Я смотрю сквозь нее вниз и вижу, что пес стоит там, внизу, и жалобно смотрит вверх: он ждет моей помощи. Я бегу назад, спускаюсь по лестнице. Попадаю в какой-то коридор, в нем – не думаю, чтобы мое подсознание было каким-то особенным, – слишком много дверей. А пса нигде не видно. Я слышу его, но не вижу. Потом из-под решетки кондиционера начинает валить дым. В нашем доме нет таких решеток, мы только собираемся их ставить. Дым наполняет коридоры и комнаты. Я зову пса по имени, но дым попадает в мои легкие, и я не могу двинуться с места. Я слышу, как скулит пес. И просыпаюсь.

Джиотти кивнул на Хендрикуса, старательно вылизывающегося под столом: