– Кто она?

– Журналистка. Американка. Была у меня на работе.

– Хорошенькая?

– Пленительная.

– Поэтому тебе понадобился ее телефон?

Браму совсем не хотелось это обсуждать. Он сидел в автобусе со щенком на коленях, у ног его стояли сумки с собачьими мисками и едой. Он старался говорить как можно тише, чтобы не привлекать внимания остальных пассажиров.

– Я хотел посмотреть текст, прежде чем он будет напечатан. И на всякий случай взял у нее телефон.

– Но она тебе понравилась, правда?

– Она выглядела неплохо, но для того, чтобы я тебе изменил, нужно нечто большее.

– Что конкретно?

– Понятия не имею, дорогая, много чего. Я как-то не думал об этом.

– Я уверена, что она находит тебя интересным мужчиной.

– А разве я не интересный мужчина?

– Если ты только посмеешь… я тебя убью.

– Ты чересчур строга. Как насчет показательной порки?

– Сперва выпорю, потом убью.

– Рахель, ты вообще можешь себе представить, сколько женщин я встречаю ежедневно?

– Вообще могу. И об этом я тоже беспокоюсь. Я знаю, какие там девицы ходят. По сравнению с ними я – старая, неуклюжая корова.

– А я – голландский крестьянин, девочка. И ты хочешь удивить меня коровами?

– Ты все шутишь, – сердито пожаловалась она.

– Ты предпочитаешь, чтобы я обсуждал это серьезно? Я давно забыл про эту Ханну.

– Ага, забыл, значит – раньше о ней думал!

– Нет, – вздохнул он, – только сейчас вспомнил. Благодаря тебе.

– Я хочу, чтобы ты всегда мне доверял, – сказала она примирительно.

– Поразительное совпадение: от тебя я хочу того же. Ты сегодня собираешься встретиться с каким-то режиссером, и мне это неприятно.

– Тебе совершенно не о чем беспокоиться.

– Я беспокоюсь, как бы ты в него не влюбилась. Зачем он приехал и кого представляет. Вдруг он захочет отвезти тебя в Бомбей и поставить перед камерой?

– Этот город называется Мумбаи.

– Я хочу уехать с Беном и с тобой в Принстон. – Голос Брама дрогнул, и это прозвучало немного театрально, но ему было все равно.

– И я хочу того же, милый. Эта встреча для меня ничего не означает. Клочок прошлого.

– Я тебе верю.

– И я тебе, – откликнулась она.

Но через несколько минут снова позвонила. Автобус так и не сдвинулся с места.

– Мне надо отказаться от встречи с ним? – спросила она.

– А тебе очень хочется его увидеть?

– Глупо делать вид, что мне это нужно. Абстрактное желание, не больше, от которого легко отказаться.

– Решай сама. Наверное, теперь невежливо будет отменить встречу.

– Да, ты прав. Я уже еду.

– На такси?

– Да. Бен глядит во все глаза. Наш шофер, – она спросила шофера, откуда он, и продолжала: – Он из Эфиопии, фалаша[19], и его машина выглядит в точности как ярмарочный балаган – вся в разноцветных лампочках. Бен в восторге. – Она обратилась к сыну: – Здорово, Бен, да? Смотри, как они мигают, – и снова к Браму: – Как там твой щенок?

– Сидит у меня на коленях. Чудный пес.

– Он не опасен для Бена?

– Ужасно опасен, – ответил Брам честно. Он не собирался избавляться от Хендрикуса. Пусть Бен растет с собакой. – Смертельно опасное крошечное существо с пятнышками на голове. Кровожадный монстр размером с хомячка.

– Ладно, скоро мы с ним увидимся. Позвоню после разговора с режиссером.

Брам опоздал на занятия всего на десять минут, но отцовские наставления, казалось, снова зазвучали в его ушах. Только маме удавалось остановить Хартога, когда тот пытался давить на сына. Но она умерла молодой, за двенадцать недель до триумфа Хартога – нобелевской церемонии, королевского ритуала вручения премии, которой удостоился еврейский мальчик, побывавший в аду. Опухоли, поселившейся в ее теле, не было дела до торжественных церемоний.