– Вот теперь, я думаю, сообщить будет не лишним! Давай, давай, доставай рацию!

Их взору предстала абсолютно пустая палата. Кровать, на которой лежал кокон, пустовала. Лишь слегка примятое одеяло и подушка говорили о том, что здесь совсем недавно что-то лежало. Еще одна деталь бросилась в глаза вошедшим, а именно – открытое настежь окно, и колышущиеся на ветру легкие занавески.

Набережную окутал густой туман. Мутно светили фонари. Они петляли и уходили вдаль неровной дорожкой, очень быстро пропадая из виду. Автомобили медленно проплывали мимо. Сначала слышался шум, а затем из густого тумана выплывала пара желтых глаз, а затем в обратном порядке глаза становились красными и растворялись во мгле. После стихал и шум. Это напоминало цикл: рождение, затем расцвет и, наконец, угасание. Когда мы еще не появились, нас уже ждут, предвосхищая наше нелепое появление в этом мире. Когда приходит наш расцвет – мы видим мир, и мир видит нас. Кому-то везет больше, кому-то меньше, но шанс показать себя есть абсолютно у каждого, пришедшего в этот мир, а под конец, когда наш жизненный ресурс почти исчерпан – мы становимся блеклыми, мы истончаемся, наше тело дряхлеет, мышцы и кровеносная система приходят в негодность. Мы исчезаем из этого мира и сливаемся с бесконечностью огней, уходящих вдаль.

Одинокий фонарь, который установили за несколько месяцев до того, как Илья запустил злосчастное приложение на своем телефоне, выхватывал из тумана очертания огромного особняка. Его стены, выложенные из красного кирпича, проступали сквозь молочную пелену, словно зловещие острые скалы из морских глубин, поджидая очередную жертву. В окне первого этажа подрагивал тусклый свет.

Камин не мог полностью осветить огромный зал, через который совсем недавно, минуя огромный старый и массивный стол, тенью проходили двое влюбленных.

Сейчас же на этом столе покоился огромных размеров кокон. Он больше не пульсировал и не менял цвет. Он полностью застыл. Языки пламени освещали его неровные края, рисуя на них причудливые узоры.

Стулья, такие же массивные и старые, как и сам стол, были отодвинуты. На каждом из них лежала аккуратно свернутая дорогая салфетка, а поверх нее – полуметровая деревянная трубка, один конец которой был заострен.

Из глубины коридора послышался громкий торопливый шелест, как будто внезапный и сильный порыв ветра гнал опавшую листву. За этим шелестом можно было различить негромкий топот, как если бы небольшая группка первачков, а то и дошкольников, бежала по коридору.

Приблизившись к большому залу с камином, шелест и топот замедлились и перешил в размеренное постукивание каблуков. Из арки показался высокий мужчина, одетый в строгий черный костюм. Следом за ним в зал вошла стройная женщина, так же облаченная во всё черное. Ее длинные седые волосы доставали своей обладательнице до пояса.

Вслед за ней в зал вошли еще четверо юнцов. Они были похожи друг на друга, как две капли воды – все в черных шелковых рубашках.

Они подходили к столу и занимали свое место рядом со стулом, беря в одну руку салфетку, а в другую деревянную трость.

Из прохода показалась Анна. Каштановые волосы в свете камина отливали рыжим, лицо бесстрастное и бледное, в точности такое же, как и у остальных присутствующих.

Последним появился старик в точно таком же строгом костюме, что и вошедший первым мужчина.

– Всё готово, – сиплым голосом произнес он. – Можно начинать.

Присутствующие не проронили ни слова, лишь обменялись взглядами. Они, как по команде, повернулись к лежащему на столе кокону и одновременно занесли над ним руки с зажатыми в них трубками. Они походили на древних охотников, загнавших крупного зверя в угол и занеся над ним самодельные копья. Руки резко разогнулись в локтях, и острые концы трубок с хрустом проделали в боках кокона восемь тонких отверстий.