. Он был уверен, что не создает теорий власти. Его исследования, как коробка с инструментами, предназначались для широкого круга пользователей: от биологов до пациентов, от судей до политических активистов. Дин остается верен этой ремесленной установке. Он идет дальше буквального прочтения, рассматривая тезисы Фуко как средство исследования и объяснения современного, в том числе постфукольдианского, состояния. В своем поиске он ставит не только неизбежные вопросы о конфигурациях суверенной и либеральной власти в современных обществах, но и выделяет нетривиальные для анализа области, в частности авторитарную и глобальную правительность, в последнем случае обращая внимание на управление международной миграцией и правами человека, к которым неприменима аналитика в границах национальных государств. Интеллектуальные ставки и биографические обстоятельства этого поиска детализированы в ответах, которые Дин с живостью и энтузиазмом предлагает в послесловии к русскому изданию книги.

Реконструкция Дина тем более важна, что в отношении поздних курсов Фуко пока отсутствует содержательный консенсус, который ранее сложился вокруг прижизненных публикаций, таких как «Слова и вещи» или «Надзирать и наказывать». Это делает работу с курсами особенно плодотворной, но также оставляет широкие возможности для ложных прочтений. Можно ли пользоваться исследованиями Фуко вразрез с критической установкой и прояснением того, как нами правят? Дин упоминает левых критиков, из чьих уст в 1970-е звучали обвинения Фуко в антикоммунизме и даже фашизме, которых сегодня сменили левые, увлеченные либеральным словарем «верховенства права» и «гражданского общества». Существуют и убежденно правые прочтения: попытки перевести критическое исследование правительности в апологию полицейского государства и управление через риски. В каждом таком случае главный источник ложного прочтения и неверного использования предложенных инструментов заключен в собственном политическом опыте читателей. Будет нелишним вспомнить, что в российском политическом поле две упомянутые схемы: расширительное толкование фашизма и предельно легитимное превознесение верховенства права – в последние годы приобрели исключительную роль. Их сосуществование и совместное использование указывают на предельную компрессию, сжатость нашего социального времени, которое неизбежно упрощает взгляд на текущие политические коллизии и режимы правления. В подобных обстоятельствах книга Дина – это средство против излишней простоты в определении нашего собственного положения и возможность точнее ответить на фукольдианский вопрос, как нами правят.

В послевоенные десятилетия технологии правительности становятся предметом интенсивного международного трансфера. Эффективность разработанных инструментов управления предстает универсальным соблазном правительств, который вписан в триумф рыночной мотивации и производительности вместе со снижением издержек силового контроля за населением. Интернационализация либеральной правительности совпадает как с процессом политической (в отличие от технологической) деколонизации, так и с активным оборотом индустриальных и человеческих технологий по обе стороны «железного занавеса» после смерти Сталина. В главе об авторитарной правительности Дин упоминает о возможном анализе современного китайского режима и иных подобных случаев, но на деле ограничивается примером нацистской Германии, развивая анализ Фуко, детально описавшего становление полицейского государства в Германии XVIII и XIX веков. В этом смысле обширное поле для исследования